Таким макаром пролетел незаметно ужин, а в десять вечера была дана команда "отбой", после которой ни шуметь, ни шататься по расположению не рекомендовалось. Впрочем, если кто-то бегал в туалет или тихо переговаривался, это не каралось, хотя, как по мне, так дисциплина должна быть строже. У охраны же только начиналась самая служба. Внешние посты настороже, им во время дежурства как раз ни курить, ни трепаться попусту нельзя, чтобы не обнаружить себя. В самом бомбаре народ спал в большинстве своём, поэтому дежурили там всего трое молодых, не обременённых оружием парней. Служба шла в щадящем режиме. Бодрствующая смена на посту с оружием стоит два часа, отдыхающая смена дрыхнет, а когда подходит время, вооружается и меняет коллег, а те в свою очередь, сдав автоматы, идут спать. Свою опергруппу я тоже заставил отдыхать, сказав, что нам придётся усиливать внешние посты под утро, в самую опасную, "волчью" смену, когда часовые наиболее уязвимы, а нападение более вероятно. Сам же, закончив дела, вышел в котельную покурить. Кстати, в отличие от остальных, сдавать оружие я даже не думал. Никогда не знаешь, когда оно пригодится. Котельная пустовала, и я присел на стул, придвинув к себе пепельницу, полную окурков. Надо будет её вытряхнуть в печь перед уходом. Сигаретный дым попал в лёгкие одновременно с дурными мыслями о нашем будущем. Я уже знал, почему наши не бомбят натовцев. Дело в том, что они предоставили доказательства схваток с боевиками ИГИЛ на территории РФ и для всего мира теперь белые и пушистые, а наши специалисты, исследовав запись, пытались опровергнуть её подлинность и теперь добивались справедливости у мирового сообщества. Но пока политики растележатся, пройдёт много времени, а его нет. Наши же спецслужбы продолжали искать повод для силового выдворения противника, но пока тщетно. Ещё мне казалось странным, что натовцы вообще смогли высадить глубинный десант. Неужели у нас со средствами обнаружения так всё плохо? И почему они при таком раскладе не провели бомбардировку, ведь она всегда предшествует наземной операции? Ах да, они же типа белые и пушистые. Откуда забросили десант? С севера, запада и востока вряд ли. А вот с юга, с территории того же Афганистана, где у НАТО до сих пор куча военных баз, хотя давно обещали закрыть, самое оно. Также не давали мне покоя сны прошлой ночи. Слишком уж они ярки и реалистичны. Я машинально глянул на часы, отметив про себя, что сейчас то самое время, когда во сне подали сигнал атомной тревоги. Меня аж передернуло... Почему-то я до того проникся своими сновидениями, что верил, что они обязательно сбудутся. Понятно, что не сегодня, но когда? Теряясь в размышлениях, я курил уже третью сигарету подряд. А между тем разум постепенно отключался, и я не заметил, как задремал.
А во сне снова были крики, стрельба, взрывы и вой сирен, но чей-то толчок в плечо вырвал меня из этого ада. Я очнулся, увидев перед собой взволнованное лицо бывшей жены Виктора, Вероники. Пальцы левой руки неприятно жгло. Краем глаза я заметил потухший в руке окурок. Черт, даже не почувствовал боли!
- Ты в порядке? - спросила девушка, дотронувшись до моего плеча ладонью. - Кричал во сне. Я вышла покурить, а тут...
- Нормально. Иногда снится всякая хрень, - проморгавшись ответил я. Глянул время - половина двенадцатого. - Чего не спится?
- Нервы. Вот, думала, что успокоюсь, - она пожала плечами, посмотрев на дымящуюся сигарету. - Не помогает.
- Время такое, что и водка не поможет, - уныло хмыкнул я.
- Спасибо, - опустив глаза, сказала Вероника. - Если честно, не ожидала такой подлости от Вити.
- В жизни случается всякое, Вероника, но помогать хорошим людям - дело угодное богам и природе.
- Это так, но всё равно спасибо, - девушка озарила меня благодарной улыбкой. - Не знаю, что бы я делала в этом мире без сына. Он самое важное, что есть у меня в жизни.
- И правильно, - я улыбнулся в ответ. - Дети - это главное. Покурю что ли с тобой, а то уснул с горящей сигаретой и вот результат, - я ещё раз взглянул на обожжённые пальцы и достал пачку из разгрузки.
Где-то из глубин убежища послышались громкие, весёлые голоса. Они приближались, и я сразу уловил в них интонации алкогольного опьянения. А когда разобрал одну из фраз, сказанную слишком громко, то для меня всё сразу встало на свои места. Пьяный голос прогорланил: