Дар выживания
Пролог
Пролог.
Мельком глянув на наручные часы из серебристого сплава, с которыми не расставался, я понял, что запланированные пару часов поспать всё же удалось. Чуть ли не единственные два часа сна за последние трое суток. Несоизмеримо мало с тем, что хотелось на самом деле, ведь организм устал работать на износ. Ощущение обречённости не покидало ни на мгновение, являясь, скорее всего, последствием приснившегося кошмара, но необходимо было взбодриться. Следующий отрезок утра обещал стать насыщенным и очень важным в жизни моей и моих близких. Чутьё же, помогавшее все эти дни, подсказывало о приближающейся опасности, которую следовало встретить с оружием в руках. Я сонно потянулся и сгрёб в охапку дремавший со мной рядом АКМС, верой и правдой служивший не одному поколению бойцов, а теперь и мне. Поднимаясь и зевая, уже по привычке проверил наличие магазинов в подсумках разгрузочного жилета. Полные, заразы, тяжёлые, но эта тяжесть приятна. Именно она и придавала уверенность, к тому же немного сбила ощущения от другой тяжести, в ногах, которые совсем не отдыхали несколько дней. Нет, решено, как всё закончится – сразу в баню, отпаривать и ноги, и руки, а главное – голову. И водка. Много-много водки.
Как только встал, в голове потемнело. На своём сленге я называл это явление «поймать тёмненькую». Удержал равновесие и поковылял на кухню, проходя сквозь квартиру. Родители, привезённые с дачи каких-то пару-тройку часов назад, мирно спали на кровати в своей комнате, невзирая на выбитое шальными пулями окно. Брат Дима дрых в дальней спальне. Больше в «трёшке» никого не было, хотя ещё не так давно она ломилась от людей.
Сигарета из мятой пачки крепкого «Бонда» сама оказалась во рту, вспыхнул огонёк зажигалки. Устроившись поудобней на стуле у окна, я сделал добрый глоток из початой литровой бутылки энергетика и с наслаждением затянулся, на время улетая от проблем и невзгод.
Три дня и четыре ночи остались позади. Мы все сумели пройти этот кошмар, самое трудное время наших жизней, трое суток революции, гражданской войны. Называйте, как хотите. Об этом сейчас и поведаю, а также о многом другом. А внимательный читатель пусть сделает выводы на будущее, как жить не стоит, потому что, если перейти черту, мир уже никогда не станет прежним…
Очухавшись от воздействия никотина на мозг и некой задумчивой эйфории, я увидел, что на тесной кухоньке хрущёвки утренний моцион со мной делит и мой лучший друг, ставший названным братом. Наверное, бдил на балконе, где мы соорудили укрепленную стрелковую позицию. Прячет окурок в кулак, как и я. Он внимательно оглядывал залитый светом утреннего августовского солнца двор. Автомат его, такой же, как и у меня, мирно спал прислонённый к батарее отопления. Всё спокойно, город дрыхнет, освобождённый от врага. Назначенные люди несут службу на постах и в дозорах. Абсолютную тишину нарушало лишь монотонное и безразличное ко всему тиканье настенных часов золотистого цвета, похожих по форме на наручные. Такие, наверное, были или есть почти в каждой семье нашей страны. Мама как-то рассказывала, что лет им не намного меньше моего, так что это поистине надёжный механизм. Они тихонько тикали, отнимая секунда за секундой от наших жизней по маленькому кусочку.
- Здорово, братан, - коротко приветствовал меня Андрюха, он же Длинный, он же Скоба. Скоба – это скорее производное от фамилии, а Длинный – намёк на немалый рост парня, одетого в камуфляж расцветки «белая березка» с капюшоном, поверх которого красовалась трофейная "разгрузка" с боезапасом. Глаза одноклассника, друга, а теперь и боевого товарища неотрывно смотрели на уходящую за горизонт бледную луну. – Чего не спишь? Ещё часок могли бы себе позволить.
- Поспишь тут,- я махнул раздосадовано ладонью и вновь сделал живительный глоток «Флеша». – Чушь всякая снится, да и предчувствия нехорошие.
- Опять они.., - тяжко вздохнул Андрей. – Не люблю я твои предчувствия, Лёх. Они сбываются слишком часто.
- Извини, я их не контролирую, - на моём лице отразилась неопределённая гримаса. – Посты докладывали?
- Да, минут десять назад. Везде тихо, как в могиле, - провёл Скоба не совсем удачное сравнение и сам от этого съежился пугливо.
- Как в могиле…, - невольно повторил за другом я, словно заклинание, и провалился в воспоминания о недавнем прошлом.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОЗАВЧЕРА. Глава 1. Боль.
Я не помнил, что произошло «ДО». Так уж вышло в моей жизни, что первое воспоминание о ней стало не самым приятным. Это были не визуальные образы, не звуки, а всеобъемлющая и всё поглощающая боль. Она горела во мне ярким огнём, ломала кости, пульсировала в голове, груди, в каждой клеточке моего избитого тела. Боль появлялась резко, будто вспышка молнии, и я снова проваливался в чёрную пустоту. Затем к вспышкам боли добавились слышимые детали окружающего. Вокруг что-то кричали, голоса взволнованы и сосредоточены на чём-то. Я вновь проваливался и снова выныривал из бездны, продолжая слушать эти крики. Затем сквозь узенькую щель слегка приоткрытых глаз я увидел яркий свет. Не просто свет, а множество ярких белых солнц, расположенных друг от друга на одинаковом расстоянии. Перед светилами мелькали фигуры. Сначала я видел лишь их размытые силуэты, бледно-серые, зелёные. Они то склонялись надо мной, то сновали туда-сюда.
Я вновь исчез из мира людей на некоторое время, а когда в очередной раз пришёл в себя, солнц надо мной уже не было. Боль всё так же раскалывала виски, выламывала кости и выворачивала мышцы. Создавалось ощущение, будто голову то медленно сжимают в тисках, то наоборот, её распирает изнутри давлением. И постоянный шум, похожий на рёв горного ручья.
Постепенно ко мне вернулась способность размышлять. Люди в халатах, с закрытыми масками лицами продолжали приходить и уходить. Поодиночке и группами. Конечно же, это врачи. Они общались между собой, постоянно склонялись над моим телом. Я видел их усталые глаза, смотревшие порой с пренебрежением. Особенно часто я видел большие серые глаза совсем юной девушки. У меня возникло ощущение, что её специально приставили ко мне, но в ней я не чувствовал какого-либо пренебрежения. Скорее наоборот, взгляд её таил тревогу и участие, переживания и беспокойство. Жаль, что кроме глаз, ничего не разглядеть. На нижней части лица всё время белая маска, будто я какой-то заразный.
Я не знал, сколько прошло времени, но вскоре заметил, что боль в теле неоднородна. Если всё тело просто ныло, то в голове, с затылочной части, она действовала иначе. Затылок будто прожигали лазером с периодичностью, которая постепенно увеличивалась на какие-то доли секунды. Похожая боль жила и в груди, с левой стороны. Из-за этого я даже не мог нормально вдохнуть. Существовал какими-то полувдохами. А ещё мне казалось, что я привязан к кровати. Может, так оно и было. Впрочем, я всё равно не мог поднять голову и осмотреться. Мне всё время казалось, будто тело не моё.
Так я просуществовал ещё некоторое время, часто падая во тьму и вновь выкарабкиваясь. Меня окружали лишь белый потолок с маленькой трещиной поперёк и отколотыми кусками штукатурки в углу, кусок окна со старой занавеской и капельница, которую исправно меняла девушка с печальными серыми глазами, к которым я уже так привык, что мог бы узнать девицу в толпе лишь по ним. Всё так же сновали вокруг меня врачи, всё так же не отпускала боль, то утихая и готовясь к новому удару, то вспыхивая со страшной силой. Наверное, я стонал, но в эти моменты сознание меркло, и я не отдавал себе отчет.
Ещё через какое-то время обстановка вокруг поменялась. Я очнулся в другой палате, стены казались ровными, как гладь замёрзшего озера. Потолок такого белоснежного оттенка, что слепил глаза до рези. На окне модные, не иначе, шторы с узором. К этому времени я уже мог немного поднимать голову, рассматривая палату и себя, укутанного простынёй. В палате имелись шкаф, какая-то аппаратура непонятного назначения, стол, стулья, тумбочка и маленький холодильник, на котором стоял телевизор. Изменился и персонал вокруг. Куда-то делись серые глаза, что меня очень тревожило, врачи поменялись. Тех, кто меня лечил, сменили серьёзные дяди, сорящие непонятными терминами. Они таскали с собой ноутбуки и серебристые кейсы, ходили, впрочем, без масок. Счастья мне это не прибавило, потому что никаких чувств и эмоций в их глазах и лицах не читалось. Просто истуканы. Лишь один, высокий, сухощавый и вечно горбящийся мужчина лет шестидесяти, с богатой, чёрной не по возрасту шевелюрой и острыми чертами лица, проявлял ко мне неподдельный интерес. Он часто сидел рядом, разглядывая то меня, то какой-то аппарат, к которому я был подключен, что-то строчил в блокноте карандашом, в отличие от коллег, которые без "лэптопов" никуда не ходили. Он даже разговаривал со мной, но я в ответ молчал. Его заумные речи мне не нравились, да и грустно было почему-то. Помимо врачей стали появляться другие лица. Под видавшими виды халатами, накинутыми на плечи, я смог рассмотреть форму чёрного цвета с шевронами и погонами. Полицейские, конечно же, куда уж без них. Значит, произошло со мной что-то из ряда вон выходящее и подпадающее под статьи Уголовного Кодекса, не иначе.