Наконец, настал день, а судя по свету за окном, стоял именно день, когда в палату вошли трое. Женщина в возрасте, невысокая, с тёмными мешками под глазами от постоянных слёз. Мужчина чуть старше, почти седой, но без залысин, здоровенный и монументальный. Его взгляд облечён спокойствием, но в глубине чувствовалась тревога. Третьим оказался парень чуть выше мужчины, тоже немаленький, крепкий здоровьем и абсолютно рыжий. Точнее, настолько тёмно-рыжий, что цвет этот граничил с каштановым. Все трое пришли в халатах, с пакетами, в сопровождении того сгорбленного тощего врача. Он провёл гостей ближе ко мне, любезно принёс стулья, а сам застыл за их спинами, внимательно глядя на меня.
Я знал, что это моя семья. Честно, я пытался их вспомнить, вспомнить моменты жизни, с ними связанные, имена, что-то ещё, но та часть моей жизни оставалась в тени. В пустоте. И всё же я знал, что это мои мама, папа и брат. От этого на душе стало теплее. Отец и брат расселись, а мама обняла меня и сквозь слёзы что-то долго причитала. Я чувствовал, как её горячие слезы текут по моей щеке. Мне тоже хотелось плакать, но отчего-то не плакалось. И ещё я не мог разобрать слов, но, немного сконцентрировавшись, всё же привёл в порядок свои ощущения и восприятие окружающего.
- Сыночка мой, бедненький, - причитала мама, продолжая реветь. – Что они с тобой сделали, гады. А похудел как. Ручки совсем худые стали, лица на тебе нет.
- Люсь, да успокойся, - раздался за её спиной низкий твёрдый голос отца. Он был до боли знаком, ведь сопровождал меня всю жизнь, но как я ни старался, ни одного воспоминания в моей голове не всплыло. А отец продолжал. – Мясо нарастёт. Главное, выкарабкался оттуда.
- Меня настораживает, что ваш сын пока не говорит, - это послышался голос врача. – Хотя речевые центры в порядке, восстанавливается он после таких тяжёлых травм быстро. И это очень странно. Потому мы и заинтересовались вашим случаем.
Какой случай? Кто такие «мы»? Я ничего не понимал из речи врача. Или не просто врача. Мама же продолжала плакать, что-то говоря. Она находилась совсем рядом, а я больше не мог смотреть на её слезы. Сердце разрывалось. Поэтому я собрался с силами и еле слышно прошептал.
- Всё хорошо, мам…
Закашлялся, пропустив из-за этого реакцию и родных, и врача, но почувствовал, что могу больше. Повторил более твёрдо, и уже, как говорится, со звуком, те же самые слова. Радости семьи не было предела, да и каланча в халате за их спинами ликовал, тут же принявшись писать в блокноте. А мама плакала уже от счастья, что-то рассказывала, обнимала без конца и края. Но вскоре положенное для визита время вышло, и врач долгими уговорами выпроводил мою семью, разрешив им навещать меня каждый день в виду того, что это идёт на пользу моему выздоровлению.
Глава 2. Предложение, от которого тяжело отказаться.
В этот день меня больше никто не тревожил. Точнее, врач пытался со мной говорить, но я молчал как партизан. Пока мне нечего было ему сказать. Лишь на утро следующего дня я признался ему, что не помню семью. Реакция того не заставила себя ждать. Врач явно ждал подобных вестей, ходил по комнате, меряя шагами пространство, эксцентрично махал худыми длинными конечностями. Затем присел рядом и заговорил проникновенно:
- Я так и знал, Алексей! Наши приборы показали нарушение в ваших нейронных сетях, и я предполагал, что вследствие травм могут возникнуть осложнения в виде амнезии!
- И что? – выдавил я из себя.
- А то, что мы на пороге открытия! – сам себе восторженно высказался человек в халате, поправляя очки.
- Вы кто? Врач? – вновь спросил я, теряя силы.
- Не совсем, - собеседник загадочно улыбнулся, воздев указательный палец и посмотрев странно. – Я учёный. Профессор медицины, профессор психологии. Зовут меня Олег Николаевич Несинский. И ваш случай, Алексей, заинтересовал меня неспроста.
Черт, что он говорил. Какой случай? Что такого необычного? Я отрешился от реальности на некоторое время, боли усилились. В конце концов, я потерял сознание и пришёл в себя только тогда, когда вновь появилась мама. Ей разрешили накормить меня вкусным куриным бульоном. Под присмотром незнакомой мне медсестры. Серые глаза так и не появлялись, что меня, как пациента, задевало. Потому что я к ней просто привык, да и много девчонка для меня сделала. Порой казалось, что она вообще не уходит. И её глаза – они были добрыми. У других – просто глаза, просто взгляды, просто движения.
Мама покормила меня, принесла фотографии. Почему? Не знаю. Она показывала мне моменты из жизни, школа, детсад, семейный круг. Я никого и ничего не помнил. Оказалось, что Несинский запретил говорить моим родным, что у меня провал в памяти, но земля слухами полнится. Кто-то из медперсонала протрепался. Вот мама с ходу и старалась освежить мои воспоминания. Я улыбался, делал вид, что что-то помню, но на самом деле не помнил ни черта. Мама вскоре ушла, оставив пакет с фруктами в холодильнике. Не знаю, можно ли мне их, но пусть стоят. Когда-нибудь съем. Маме ведь главное – это забота о сыне. Нельзя её расстраивать. Она ушла, а я остался с улыбкой на лице и в смешанных чувствах. После неё меня посетили специалисты из группы Несинского, два тщедушных мужичка среднего возраста. Они сразу включили ноутбуки, один печатал, второй проверял данные аппаратуры. И само собой, разговаривали на своем тарабарском языке. Затем тот, что печатал, полез в холодильник и достал из пакета, который принесла мама, яблоко. Второй шикнул на него с укоризной: - Ты чего? Это же пациента!
- Да ему ещё долго будет плевать на эти изыски, - усмехнулся наглец.
Во мне внезапно проснулся огонь гнева. Не от того, что наглец посягнул на яблоко, а потому, что его принесла мама. Почему абы кто смеет поднимать руку на её заботу! Не знаю, как я смог, но далее произошло следующее. Я чётко и громко произнёс грозным низким голосом:
- Положи моё яблоко или я вырву тебе кадык, – при этом я почувствовал прилив сил, приподнялся на локтях, прожигая взглядом врача, который так и застыл с открытым ртом, не успев донести до него фрукт. Аппарат, к которому я был подключен, заверещал на все свои электронные лады. В глазах помутнело, но я продолжал твёрдо держаться на локтях. Оба врача бросились ко мне, забыв про чёртово яблоко. Я немного пришёл в себя, проговорил намного слабее. – Несинского зовите.
Далее всё как во сне. Несинский появился уже через минуту, яблоко раздора было возвращено на законное место, первый из специалистов восхищённо комментировал реакцию аппаратуры. Пока прошёл разбор полетов, я немного передохнул и набрался сил, а Несинский, закончив со своими подопечными, выпроводил их и подсел ко мне.
- Проф, - сказал я сквозь ожившую боль. – Что вам от меня надо?
- Мы бы хотели, - начал тот, на полпути переведя дух и делая паузу, - исследовать ваше состояние, изучить его. Вы поймите, это будет ШАГ в науке. У вас показатели максимально быстрого восстановления после трёх пережитых клинических смертей в купе с амнезией. Это редкость. Думаете, мы просто так появились здесь? Создана специальная государственная программа, и вы под неё попали. Делом заинтересовано правительство, академия наук.
- Док, что вы несёте? На хрена я правительству, - сумел выдавить я, теряясь в догадках.
- На фоне амнезии вы очень чётко владеете ситуацией, вы не помните события жизни, но отчётливо осознаете всё, вам знакомы понятия этого мира, - продолжал учёный. – Пока вы были в состоянии послеоперационного покоя, я задавал вам вопросы. Может, вы этого не помните, но ответили на все поставленные вопросы, от самых простых , вроде дважды-два, до политической обстановки в мире.
- То есть?
- То есть, памяти как бы нет, но она есть, - подытожил более простыми словами профессор. – Поэтому вы нам интересны.