В общем, наши дела здесь закончены. Я нашёл ключи от решётки, закрыл магазин, предварительно вытащив на улицу труп любовника, взяв "сайгу", несколько сникерсов, воды, и прыгнул в авто. Злобную тётю Лену, своей похотливостью угробившую двух мужиков и издевавшуюся над ребёнком, оставили так. Если оклемается - пусть ползёт домой. А Валентине сунули шоколад и воду, пообещав, что скоро у неё будет и еда, и крыша над головой, да ещё какая крыша! Вот и всё. Хотя нет, лукавлю. Перед самым отъездом во мне ожил еврей и я вернулся в магазин и вытащил из него все сигареты. Получилось семь набитых медленной смертью пакетов. За последний год жизни я понял многое, но эта истина стала аксиомой. Бросить курить очень тяжело. Я пытался, но не смог. Как не смогли и многие другие. Никого из курящих не пугали ни болезни сосудов, ни смерть от рака лёгких. Было лишь патологическое желание курить. Эта зависимость полностью захватывает человека. В бомбаре курить, конечно, нельзя, но если изолировать убежище на некоторое время от внешнего мира, то курящие легко пойдут на бунт в защиту своих прав и добьются того, чтобы им выделили место для курения и право это делать. Это жестокая правда жизни, бьюсь об заклад. Поэтому стратегический запас курева - самое оно! При долгой изоляции его хочешь - продавай, а хочешь - нанимай рабов и плати сигаретами. Опытный курильщик на всё пойдет, чтобы подержать во рту эту вонючую палочку. И кто знает, как оно будет дальше, а оставлять добро не хотелось, тем более, если оно может очень пригодиться. О том, что позади, никто из нас старался не думать. Слишком много в мире осталось злых людей, они всё время попадаются на пути. Если ещё и думать о них, то вообще с ума можно сойти.
Теми же окольными путями наш верный железный товарищ довёз нас до убежища без каких-либо происшествий. Груз тут же перетащили в специально отведённое место на складе, а забирала его рабочая команда из третьей волны. Ну, там, слава небу, сильных рук хватает. Прапор уже обкатывал на КПП молодняк, передавал теоретические знания несения караульной службы. Народ продолжал прибывать, но вяло и, по заверениям того же Прапора, из списка осталось человек двадцать. Да и пересмена в штабе, машин нет. Комендант выслушал мой доклад с каменным лицом, особенно не понравилась ему история с продавщицей и её хахалями. Вопреки моим ожиданиям, он не стал сообщать о происшествии в оперативный штаб, но также не поддался на уговоры оставить девчонку в убежище. Я считал, что в нынешней ситуации, творящейся в городе, в военном госпитале её ничего хорошего не ждет. Тем более, эвакуация застопорилась, людям просто приказали сидеть тихо в своих домах и не высовываться под страхом расстрела. Но случилось всё равно по-моему, потому что в штабе, хоть и сказали, что к нам уже выехала машина, наотрез отказались принимать подростка, вообще не объяснив причин. Евгеньич, глядя на меня растерянно, развёл руками:
- Опять твоя взяла, Алексей. Возьми с девочки данные, размести её в кубрике и пристрой в столовую помогать.
- Есть, шеф! - победоносно рявкнул я и удалился с гордо поднятой головой. Девчонку привёл к нашим, мама и Вероника взяли её в оборот, отмыли, подобрали из Вероникиного гардероба одежду и сводили в медпункт обработать раны и наложить гипс. Та находилась не в своей тарелке, очень стеснялась, но потихоньку, подкупленная доброжелательностью наших женщин, стала оживать. А в итоге заявила, что и одной рукой сможет и посуду мыть, и полы.
Глава 8. День и ночь - сутки прочь.
Устроив Валю, я направился уже наверх, но внезапно сам для себя понял, что смотрю на часы и обдумываю вопрос, который задам Евгеньичу, как только его найду. Дело было как раз во времени, точнее в том, что уже половина одиннадцатого утра. Срок ультиматума истёк, но наши пушки молчали. Я задал свой вопрос коменданту, и тот не знал, что ответить. Оперативный штаб подобные запросы не комментировал. Настроение моё упало. Неужели Главнокомандующий дал слабину? Теперь натовцы точно не уберутся. Теряясь в догадках, я бродил по убежищу, почти не глядя на людей. Народу нового очень много, но вести себя старались тихо, говорили полушепотом. Молодых основная масса. Кругом встревоженные лица, испуганные лица, недовольные лица. Никто не улыбался, потому что повода для веселья не было. Я заглянул в медпункт. Там профессор Павлов проводил лекцию для юных адептов Гиппократа. С наибольшим интересом заумные термины слушала Лиза, пытаясь с ходу вникнуть в суть и отдалить от себя вчерашние потери. Она же задавала большинство вопросов. Профессор отвечал не просто с удовольствием, а с неким упоением. Более того, он её очень хвалил. Особенно ему понравилось, как Лиза зашила опера. Так и говорил "чудесные стежки, волшебные ручки". Старый хирург ценил профессионализм, а если учесть, что операция проводилась в условиях стресса, то Елизавете спасибо вдвойне. Девушка густо краснела от комплиментов, ведь признание мастера для любого ученика на вес золота. Остальные из наших торчали в кубриках, нервное напряжение не спадало с людей. Все разговоры велись шепотом или вполголоса. Матери пытались успокоить праздные крики своих детей. Детям ведь не объяснишь, что мир на грани войны, которая может стать последней для человечества. Усилились посты за счёт прибывшего молодняка. На холме теперь находились четверо - по двое с разных сторон. На КПП аж шесть человек. Видимо, Прапор сходу пустил в наряды тех, кто хоть какое-то представление имел об оружии и службе в целом. Сам же он сейчас проводил учебные занятия с целой ротой парней и девушек из третьего списка. Сотня открытых ртов стала наградой за его усердие и ловко производимые руками действия с автоматом. Заметив меня, Денис уступил мне роль инструктора, сославшись на кучу дел. Я, пожав плечами, сменил командира. Подопечные офигели ещё больше, потому что то, чему учил их я, сильно отличалось от канонического владения оружием. Впрочем, не буду вдаваться в подробности, потому что это может занять много времени. Те, кто не был задействован в охране порядка, сидели без дела, но комендант придумывал развлечения, как мог. Назначались работники в помощь отцу, в столовую, уборщики. Незаметно прошёл обед, общий сбор с пламенной речью коменданта о правилах совместного проживания в бомбоубежище, очередные занятия с молодыми. Формировались караулы с постоянным составом. После обеда конвоем были привезены последние из списка номер три, и казалось, что все в порядке, но из-за взвинченности людей иногда возникали ссоры в кубриках, да и не все вняли речам Вышегородова. Ловили, в основном, нарушителей порядка, куривших в бомбаре, но комендант рекомендовал охране вести себя лояльно, поэтому наказания ограничивались предупреждением и беседой. Выходить курить в котельную, кстати, никто не запрещал. Это всё лень человеческая.
Снаружи тоже стало неспокойно, а причина оказалась банальной. Кто-то из жителей близлежащих районов прознал про убежище, некоторые посчитали, что находиться в нём безопаснее, чем дома, потому и приходили. Но пускать в убежище больше никого нельзя - такова директива командования, только вот попробуй объясни это озлобленному, голодному и обманутому народу. Далеко не все разворачивались и уходили восвояси, некоторые устраивали скандалы, а тех, кто посмел прийти с оружием, отгоняли очередями, стараясь никого не зацепить. Пока получалось, а мы без устали оповещали прибывающих в громкоговорители о том, что убежище закрыто. При этом до самого вечера комендант засыпал штаб запросами на разрешение принять людей, но пока ничего не выходило.
Таким макаром пролетел незаметно ужин, а в десять вечера была дана команда "отбой", после которой ни шуметь, ни шататься по расположению не рекомендовалось. Впрочем, если кто-то бегал в туалет или тихо переговаривался, это не каралось, хотя, как по мне, так дисциплина должна быть строже. У охраны же только начиналась самая служба. Внешние посты настороже, им во время дежурства как раз ни курить, ни трепаться попусту нельзя, чтобы не обнаружить себя. В самом бомбаре народ спал в большинстве своём, поэтому дежурили там всего трое молодых, не обременённых оружием парней. Служба шла в щадящем режиме. Бодрствующая смена на посту с оружием стоит два часа, отдыхающая смена дрыхнет, а когда подходит время, вооружается и меняет коллег, а те в свою очередь, сдав автоматы, идут спать. Свою опергруппу я тоже заставил отдыхать, сказав, что нам придётся усиливать внешние посты под утро, в самую опасную, "волчью" смену, когда часовые наиболее уязвимы, а нападение более вероятно. Сам же, закончив дела, вышел в котельную покурить. Кстати, в отличие от остальных, сдавать оружие я даже не думал. Никогда не знаешь, когда оно пригодится. Котельная пустовала, и я присел на стул, придвинув к себе пепельницу, полную окурков. Надо будет её вытряхнуть в печь перед уходом. Сигаретный дым попал в лёгкие одновременно с дурными мыслями о нашем будущем. Я уже знал, почему наши не бомбят натовцев. Дело в том, что они предоставили доказательства схваток с боевиками ИГИЛ на территории РФ и для всего мира теперь белые и пушистые, а наши специалисты, исследовав запись, пытались опровергнуть её подлинность и теперь добивались справедливости у мирового сообщества. Но пока политики растележатся, пройдёт много времени, а его нет. Наши же спецслужбы продолжали искать повод для силового выдворения противника, но пока тщетно. Ещё мне казалось странным, что натовцы вообще смогли высадить глубинный десант. Неужели у нас со средствами обнаружения так всё плохо? И почему они при таком раскладе не провели бомбардировку, ведь она всегда предшествует наземной операции? Ах да, они же типа белые и пушистые. Откуда забросили десант? С севера, запада и востока вряд ли. А вот с юга, с территории того же Афганистана, где у НАТО до сих пор куча военных баз, хотя давно обещали закрыть, самое оно. Также не давали мне покоя сны прошлой ночи. Слишком уж они ярки и реалистичны. Я машинально глянул на часы, отметив про себя, что сейчас то самое время, когда во сне подали сигнал атомной тревоги. Меня аж передернуло... Почему-то я до того проникся своими сновидениями, что верил, что они обязательно сбудутся. Понятно, что не сегодня, но когда? Теряясь в размышлениях, я курил уже третью сигарету подряд. А между тем разум постепенно отключался, и я не заметил, как задремал.