Но как бы там ни было, Роза об этом не думала, она только радовалась, что людям хочется тех вещичек, что делала она сама, да еще в придачу они согласны денежки платить…
— А вот и он! — вдруг сказала моя младшая сестренка Мелли, указывая пальчиком. — Вот и Нико!
Да, это был он! Он легко протиснулся сквозь толпу, и люди расступались перед ним, сами не ведая почему. И это было как-то чудно, ведь он носил теперь такую же одежду, как и все остальные. И ничего особенно благородного в его рубашке и шерстяном жилете не было. И все же… Да, это так, видно было, что он не какой-то там заурядный, простой бонд из Высокогорья.
Я не знаю, рождаются ли княжьи сыны совсем другими, но кричат они во младенчестве, пачкают пеленки и спят, пожалуй, как и все прочие сосунки. Но, может, они научаются вести себя иначе, когда становятся старше. По-другому ходят, стоят и разговаривают. Во всяком случае, это заметно. И не только по их одежде.
После того как мы явились сюда, в горы, Нико отрастил бороду. Большинство высокогорцев носили бороду, и он, верно, тоже подумал, что так будет чуточку труднее его узнать. Но по мне, так чтобы стать неузнаваемым, требовалось куда больше.
— Добрый вечер, мадама, — поздоровался он с моей матерью.
— Добрый вечер. Девочки, а где Каллан?
— Наверху, пошел за Кречетом, — ответила я. — На сегодня мы закончили и уже все складываем.
— Торговля шла хорошо? — спросил он.
Я кивнула:
— Мы распродали все зелья и снадобья, а Роза — большую часть своих фигурок.
Он взял маленькую собачку и подбросил.
— Очень красивые! — похвалил он. — Сколько ты берешь за них?
— По скиллингу за самых маленьких и по два скиллинга за других, — пробормотала Роза, зардевшись от похвалы Нико.
Нико нахмурил брови.
— А ты не продешевила? — спросил он. — Я уверен, ты можешь выторговать за них больше!
— Да, но людям эта цена впору, — сорвалось с губ Розы. — По мне, так Нико не привычен к…
— Не привычен к чему? — спросил Нико, вдруг застыв на месте.
Роза съежилась и заметно пожалела, что вообще открыла рот.
— Ни к чему, — пробормотала она.
— Нет, ты скажешь! К чему это я не привычен?
— Не привычен думать, что сколько стоит, — прошептала Роза.
Нико очень заботливо и осторожно отставил в сторону маленькую фигурку собачки.
— Ты права, — произнес он голосом, пробирающим насквозь, до мозга костей. — За таких, как я, у нас всегда платят другие.
Круто повернувшись, он зашагал обратно, и снова показалось, будто толпа невольно расступается перед ним.
— Погоди! — закричала я, отставив в сторону мешочки с травами. — Нико, подожди меня!..
— Не хлопочи из-за меня, — холодно сказал он, продолжая свой путь. — Вообще-то, купить себе кружку пива я могу сам, самостоятельно!
В полумраке и людской толчее он уже почти исчез из виду.
«Черт побери, — подумала я. — Мы ведь посулили Местеру Маунусу…»
— Матушка! Матушка, можно мне пойти с ним?
— Да, — разрешила мама, провожая взглядом темную голову Нико. — Пожалуй, лучше всего сделать это тебе.
Я чуть не ползком пробивалась сквозь толпу следом за Нико, но ноги у него были куда длиннее моих, догнать его было очень трудно.
Мне удалось это лишь наверху, на следующей ярмарочной улице; он остановился перед лавчонкой, где торговали пивом и кое-чем покрепче. Нерешительно постояв, Нико вытащил из кармана скиллинг, но все еще не положил его на прилавок.
Я подошла к нему.
— Нико, не хочешь ли подняться со мной к палатке и поужинать со всеми?
Он резко повернулся ко мне. Он, ясное дело, не рассчитывал, что я пойду за ним. Быстро взглянув на меня, он уставился в землю. Это опечалило меня.
— Можешь спокойно глядеть на меня, — тихо сказала я. — Я больше не опасна.
Я почувствовала, как слезы жгут уголки глаз. Довольно того, что глаза Пробуждающей Совесть заставляют тебя ощущать свое одиночество, но как-то странно и словно бы непривычно, если этой силы больше нет. Будто я больше не была настоящей дочерью своей матери. И будто бы я больше не была сама собой. Мама сказала, что дар этот может вернуться снова, что силы Пробуждающей Совесть лишь притаились, и порой бывает, что мелькнет какой-то проблеск, как нынче при встрече с мужланом в кожаном фартуке. Но чаще всего ничего не случалось, когда я смотрела на людей.
— Дина… — Он коснулся пальцами моей щеки так легко, что я почувствовала лишь мимолетное тепло его руки. — Это печалит тебя? Ведь, должно быть, чудесно смотреть на других людей, не выворачивая наизнанку самые мрачные тайны их душ.