— Ясно, — он на меня не смотрел, — А сам как считаешь, ты чему-то научился?
Вопрос был странным. Если уж дали лицензию… Я пожал плечами и промолчал.
— Тебе сестры, наверно уже рассказали, что дела у нас неважно идут? — вот теперь он на меня смотрел. Я кивнул, — Урожаи плохие. Как сглазили. Второй год подряд. Еле-еле себе наскребли. Продавать нечего. Поголовье коров еще не восстановили, хотя овец уже хватает. Но о продаже шерсти с них и речи нет.
Он продолжал говорить, а я слушал, как он рассказывает мне о делах, о поместье и скотине, и удивлялся. Он никогда раньше со мной таких бесед не вел. Подумал, что это вступление о том, что денег он мне не даст. Но я и не прошу… Он внезапно перестал говорить о делах и спросил:
— Ты знаешь, что эти две вертихвостки решили в наемницы податься?
Я снова осторожно кивнул.
— Предполагается, что я об этом не знаю, — он грустно хмыкнул, — Они решили удрать. Знаешь почему?
Теперь я мотнул головой отрицательно.
— У меня денег на приданое нет. Вот они и решили подзаработать.
— Но… Вы же их не отпустите? — неуверенно спросил я.
— Нет, конечно, — вздохнул барон, — Но я даже не могу их на королевские смотрины вывезти.
Н-да. Королевские смотрины это последнее, что могут предпринять обедневшие дворяне, у которых есть дочери на выданье. Это похоже на рынок, на котором дворяне побогаче присматривают себе… Словом, не нравиться мне все это. Но, я-то что могу?
Барон опять молчал, явно на что-то решаясь. И, похоже, решился.
— Тишан, — начал он, — Твой прапрадед, который построил этот дом, воевал. Много воевал.
Знаю я. Мне нянюшка на ночь историю рода, вместо сказок рассказывала. К чему это все?
— И по нашему семейному преданию он спрятал то, что… э… награбил.
Вот это да! Эльгар Райен решил называть вещи своими именами? Чудны дела Небесные. Я, кстати, не знал об этом предании.
— Спрятал где-то здесь, в этом доме. Искали все. И я тоже, по молодости. Как ты понимаешь, не нашли, и решили что это просто… сказка…
Я понял. Он хочет, чтобы и я поискал. Да запросто!
— Хорошо, — я перебил его, — Я поищу. Но обоз, с которым я сюда добрался, через день пойдет дальше, в Лирию. Мне хотелось бы…
Барон Райен разглядывал меня, словно увидел в первый раз. И, кажется, был удивлен.
— Я понял тебя, — наконец сказал он, — Задерживать не буду. Найдешь — хорошо, нет, значит, нет.
День второй
На следующее утро я проснулся рано. Сам. Меня никто не будил. А я надеялся поспать вдоволь. Не судьба. И петухи в селе завелись орать с восхода, как специально. Что б их… в похлебку!
Во дворе, наскоро плеснув в лицо колодезной водой из ведра, я вытерся принесенным нашей кухаркой полотенцем, и увидел мастера Руша. Он возле конюшни седлал любимого старенького конягу барона.
Я подошел, почему-то чувствуя себя виноватым. Мастер стоял ко мне спиной, но услышал мои шаги. И узнал.
— А, Тиш! — он повернулся. И мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не попятиться.
Провалы глазниц затянуло розовой кожей, век не было, вместо них на лице белели пятна шрамов.
— Чего молчишь? Испугался? — улыбнулся он.
Я сглотнул.
— Нет, — соврал, конечно.
Он снова улыбнулся:
— Здравствуй, Тиш.
Я не выдержал. Хлюпнул носом, сам от себя не ожидая такой подлянки.
— Брось, Тишь! — хохотнул он, — У меня и ноги и руки целы, и голова вроде на плечах. А слепота умному не помеха.
— Как же так? — тихо спросил я, но к нам уже шел барон, и я повернулся к нему.
Папаша достал из кармана связку ключей, и сунул их мне со словами:
— Мы с мастером Рушем в село. Там разобрать дела кое-какие. К обеду будем. А ты начинай с подвалов. Приеду, помогу, — тяжело залез в седло, подождал, когда слепой мастер тоже усядется, и пустил коня рысью, выезжая за ворота.
Вот так вот. Ни тебе «доброе утро», ни тебе «как спалось»… Словом, суровые будни семейства Райенов.
Интересно, чем он мне помочь собрался? Если что, я темноты не боюсь. Я вижу в темноте. Этого, правда, никто не знает. То, что темнота для меня не помеха, я понял в слепом штреке на Серебряных Рудниках. Когда мастер-обходчик случайно выронил лампу, и та разбилась, вылив нам под ноги черное масло. Помню, мне тогда очень не по себе стало. Темень кромешная, тощая крепь над головой, под ногами вода хлюпает и серой воняет. Но через несколько мгновений я понял что вижу. Все вижу. Правда, это самое «все» странно-серого цвета разных оттенков. И чуть-чуть зеленоватого. А мастер стоит, не двигаясь, и ругается на трех языках сразу. Один из которых — шушальский! Древний, жуть. Нас в Академии его учить заставляли. Я мастера тогда сильно зауважал. Даже грузчики в порту так не умеют! Взял его за руку и тихонько провел по шахте до подъемной клети. Но, о том, что вижу в темноте, не сказал. Мало ли. Я и сам удивился.