— Странно, что мы должны тащиться через один дворец, чтобы попасть в другой, — пробормотал Довесок.
— В нашей стране нет прямых путей, — отозвался Хортенко.
Они шагали под сдвоенными рядами хрустальных канделябров по Георгиевскому залу, залитому светом помещению с белыми колоннами и паркетными полами из двадцати видов твердого дерева. Затем они прошли через огромные зеркальные двери и попали в восьмиугольный Владимирский зал с крутым сводчатым потолком и золоченой лепниной. Отсюда было уже совсем недалеко до самого восхитительного из светских строений Кремля — до знаменитого Теремного дворца.
Двое восьмифутовых стражей, чей геном едва ли не полностью заимствовали у Ursus arctos, русского бурого медведя, возвышались по обе стороны от входа. Лезвия их алебард украшали золоченые и, несомненно, смертоносные завитушки. Стражи обнажили острые зубы в безмолвном рыке, но Хортенко показал им документы (уже в четвертый раз с тех пор, как вся компания попала на территорию Кремля). В итоге визитеров тотчас пропустили внутрь.
Довесок сделал шаг вперед и замер. Стены были выкрашены красным и золотым, отражавшимся в полированном паркете медового оттенка, и посол почувствовал себя так, словно он плавал в жидком янтаре. Каждая поверхность была столь затейливо украшена, что взгляд метался по сторонам, словно бабочка, порхающая с цветка на цветок. Где-то жгли благовония. Из ближайшей церкви доносилось пение. Затем тихо и далеко зазвонил церковный колокол. К нему присоединились другие колокола, достигнув крещендо, когда в действо вступили все многочисленные кремлевские церкви, и череп Довеска загудел от звона.
— Поистине грандиозное зрелище, — услышал Довесок собственный лепет в затухающих отголосках.
Для его простых американских вкусов все было чересчур роскошно, однако ему почему-то захотелось поселиться здесь навсегда.
— Полностью согласна, — тепло сказала Зоесофья, хотя по проницательному ее взгляду Довесок мог судить, что она делает мысленные пометки касательно изменений, которые внесет, как только придет к власти.
Мимо пробежал гонец, а за ним — другой. По их немигающим глазам и стремительной походке явствовало, что это сервили.
— Пора, — произнес Хортенко. На его бесстрастном круглом лице не отражалось вообще никаких эмоций.
Они последовали за ним.
Покои князя Московии занимали верхний этаж дворца.
В помещении господствовал обнаженный спящий великан. Он напоминал статую, высеченную из мрамора. Гигант грациозно раскинулся на громадной тахте с ножками из красного дерева толщиной в три ствола. Красная бархатная обивка была пришита гвоздями с золочеными головками, выкованными в виде двуглавых орлов. Великан обладал великолепной мускулатурой, а лицо его было лицом бога — Аполлона, прикинул Довесок, или Адониса. На него можно было смотреть целый час, не отрываясь.
Великан чуть шевельнулся, откинув голову и заложив за голову руку. Глаза его не открылись.
У Довеска упало сердце.
— Это и есть князь Московии? — спросил он натянутым тоном.
Хортенко слегка улыбнулся.
— Теперь вы понимаете, почему его дозволено видеть столь немногим. Познавательные способности великого человека превышают возможности легендарных Утопических компьютеров. Он — совершенный правитель для Московии во всех отношениях, кроме одного. Он дисциплинирован в мыслях, любящ в намерениях по отношению к подданным, безжалостен к врагам. Он мыслит как аналитик, решителен, когда приходит время действовать, терпелив, пока не все факты собраны, и начисто лишен личного интереса и пристрастий в своих решениях. Увы, он не может появляться на публике. Граждане отвергнут его как чудовище.
Зоесофья вздохнула.
— Он являет собой идеал мужской красоты, какой я когда-либо видела, не исключая даже микеланджеловского Давида из частного собрания халифа. Что за ирония! Он в своем роде столь же желанен, сколь и я, но при этом мы бесполезны друг для друга.
— Он никогда не просыпается? — уточнил Довесок.
— Вздумай он подняться, его огромное сердце смогло бы поддерживать его тело лишь пару часов, а потом лопнуло бы, — ответил Хортенко. — Поэтому в силу необходимости князь Московии правит в состоянии беспрерывной дремы.
Послышался резкий цокот каблуков, гонец-сервиль промчался мимо них и поднялся по ступенькам на огороженную перилами платформу возле головы великана. Он нагнулся к правителю и скороговоркой начал излагать доклад. Когда он закончил, князь молча кивнул, и слуга покинул покои.
— Теперь вы знаете, кто правит нашей страной, — произнес Хортенко. — Кстати, я тоже собираюсь кое-что выяснить. Не пытайтесь приблизиться к князю, охрана вас к нему не допустит.
Как всегда, Хортенко испытывал тайную дрожь возбуждения, когда понимался по ступенькам на кафедру возле уха спящего гиганта. Никто не мог предсказать, что произойдет в случае неверно заданного вопроса. Хортенко ухватился за деревянные перила, отполированные многими тысячами ладоней, и вымолвил:
— Ваше высочество, к вашим услугам ваш покорный слуга Сергей Немович.
— А-а… да… честолюбивый, — негромко пробормотал князь, как говорят во сне. Голос у него оказался на удивление тонкий, даром что исходил из такого титанического тела. — Именно ты устроил так, чтобы… больше никто из моих… советников… не мог ко мне подойти.
— Верно, ваше величество. И именно вы объяснили мне, как это сделать.
— Я спал. В бодрствующем состоянии я бы никогда… не помог твоему заговору.
— Поскольку вы никогда не проснетесь, это не имеет отношения к делу. Я привел с собой византийского посла и одну из женщин, которых халиф послал вам в подарок.
— Мне снились… голодные бунты в Ужгороде. Надо послать зерна… чтобы предотвратить…
— Да-да, весьма похвальное решение. Но у меня есть для вас кое-какая информация.
— Говори.
Хортенко видел, как у стоящего на дальнем конце комнаты Довеска чуть заметно дернулось ухо. Он знал, что обычный человек не мог бы подслушать его с такого расстояния, но к песьеголовому данное утверждение не относилось. Да и насчет Жемчужины он сомневался, хотя она казалась погруженной в свои мысли. Ладно, пусть подслушивают. Ничто уже не прибавит им спокойствия. Тщательно подбирая слова, Хортенко произнес:
— Наши друзья скромничают о своих планах. Когда они приступят к активным действиям?
— Табачный рынок понизился, а спрос на нелегальные наркотики всех сортов сильно упал… Пристрастие к абсенту в офицерском классе растет, проституция переживает бум, и есть сообщения о бомжах, которых видели толкающими тачки с человеческими экскрементами. Если сложить это с различными обещаниями и предложениями, можете ожидать вторжения в Москву в течение нескольких дней. Вероятно, уже сегодня.
— Правда?! — изумился Хортенко, который считал бунт вопросом как минимум трех месяцев. Однако он быстро себя в руки. — Какие приготовления необходимо делать, ваше высочество?
— Ешьте как следует и отдыхайте. Выведите из города все артиллерийские части и проследите, чтобы известные распутники и вольнодумцы были вычищены из ваших собственных сил. Убейте барона Лукойл-Газпрома.
— Хорошо.
Хортенко нравился барон, поскольку он вообще любил таких типов за их тупую, прямую предсказуемость. Но он понимал, как одновременная склонность барона к необдуманным действиям и рефлекторному принятию на себя командования в аварийной ситуации может помешать ему самому.
Сверхъестественно красивое лицо князя Московии мимолетно исказилось, словно от боли.
— Твой план… угрожает… моему городу.
— Он стоит риска. А возникнут ли проблемы с Византией, если ее посол вдруг пропадет?