— Мне снился Байконур… и волки…
— Постарайтесь слушать внимательно, ваше царское высочество. Я общался с господином де Плю Пресьё, как вы посоветовали, поведал ему о слухах, что, дескать, потерянная библиотека Ивана Грозного нашлась. Как вы и предсказывали, он не выказал удивления. А когда я предложил заговор для обжуливания государства, он согласился, ни на секунду не задумавшись.
— Тогда он… не более чем мошенник на доверии, каким-то образом занявший место настоящего посла. Поступайте с ним как хотите.
— Он также привел с собой женщину, — напомнил Хортенко князю. — Одну из византийских шлюх.
— Только… одну?
— Да.
— Значит, она шпионка… она тоже… в вашем распоряжении.
Эти приятные новости Хортенко принял с оттенком печали и осторожно прошептал:
— Значит, это с самого начала всего лишь печальная и затертая история. Жаль. Мне бы хотелось отыскать утраченную библиотеку царя.
— Она не… утрачена. Я вычислил местоположение библиотеки… десять лет назад.
— Что?!
— Она расположена под Тайницкой башней, в потайной комнате. Там недавно было небольшое проседание фундамента. Недостаточное для того, чтобы угрожать… самой башне… Но следовало бы перевезти книги в безопасное место.
— Почему же молчали целых десять лет?! — гневно воскликнул Хортенко.
— Никто… не спрашивал.
Хортенко шумно и сердито втянул в себя воздух. Вот именно поэтому правлению князя пора закончиться. Да, он умел отвечать на вопросы — но только если знаешь, о чем спрашивать. Его стратегии расширения влияния Московии оказались блестящи — но он не имел собственных целей и амбиций. Идея восстановления Российской империи исходила от Хортенко и еще нескольких людей, вроде вскоре покойного барона Лукойл-Газпрома. Князю настолько не хватало воли, что он даже участвовал в заговоре по собственному свержению!
Хуже всего было то, что он не мог появляться на публике. А войну — настоящую войну, в которую втянуты миллионы, — нельзя вести с вождем, который не смеет показать народу свое лицо. Князь сам подтвердил это. Увы, без лидера, способного устраивать смотр войскам, произносить речи и воспламенять население, приносить жертвы, необходимые для поднятия духа завоевательной армии, долго не протянешь.
Нет, пришло время князю умереть. Это не входило в изначальный план Хортенко. Он намеревался пустить слухи, что тот заболел, просить москвитян молиться за правителя, объявить день поста и покаяния, организовать заголовки в газетах: «Врачи опасаются худшего» и «Князю хуже». У Хортенко уже имелись задумки вроде: «Источники в Кремле говорят: надежды нет», внезапное и неожиданное «Чудесное улучшение!» и, наконец, «Князь Московии умирает», «Народ скорбит» и «Власть переходит к Хортенко». После чего по-прежнему спящий бывший князь тихонько переводится в советники.
Однако его новые друзья оказались завистливыми союзниками и считали князя Московии могущественным соперником. Тем самым его гарантированная смерть стала частью цены их сотрудничества. Хортенко жалел князя, ибо потеря блестящего ума была жертвой, равноценной уничтожению профессиональной армии. Но он мог лишиться какой угодно армии, если это означало получить империю.
— Лишь раз я бы хотел… взглянуть… на мой возлюбленный город… Москву. Ради Москвы я готов… умереть…
— Поверьте, вашей гибели никогда не случится.
Хортенко уверенно спустился с кафедры и присоединился к своим спутникам. Зоесофья держалась напряженно и отстраненно, как и подобает тому, кто только что увидел, что все его планы на будущее рассыпались у него на глазах. Довесок выглядел расстроенным и нерешительным.
— Сюда, — произнес Хортенко и поманил их к маленькой дверце, которой никто, кроме него, не пользовался. — Я сказал нашему вознице не трудиться ждать нас с каретой. Мы вернемся обратно через подземный ход, который ведет прямо в подвал моего особняка.
Зоесофья рассеянно кивнула. Она хмурилась, слегка изогнув губы, и яростно размышляла о делах, которые, в общем-то, не имели отношения к ее нынешнему положению. Но если ее реакция разочаровывала, то настрой посла вызвал у Хортенко чувство удовлетворения. Довесок отчаянно озирался по сторонам и стискивал трость, готовясь использовать ее как оружие. Каждая его мышца будто окаменела. Он явно чего-то испугался.
По предварительной договоренности шесть стражей-медведей сомкнули ряды вокруг группы.
По мановению руки Макс отпер дверь.
— После вас, мой дорогой посол, — вымолвил Хортенко.
Довесок глубоко вздохнул и, выдохнув, словно сдулся. Плечи у него поникли. Глаза помутнели, и взгляд уперся в пол. Задор начисто покинул его.
Он поежился и переступил порог.
10
Куда бы он ни шел, Аркадия везде принимали с радостью. Женщины целовали его в щеку, мужчины лихорадочно обнимали. Его всегда уговаривали остаться на чашку чая или рюмку водки. О возможной оргии никогда не говорилось вслух, но перспектива неизбежно витала в воздухе.
Аркадий и сам был бы не прочь задержаться, но его святая миссия не позволяла. Он должен был доставить «Распутин» каждому из бесконечного списка Кощея. И Аркадий потворствовал всем Он встречался с дворянами, офицерами и главами правительственных организаций, пожарниками и полицейскими, шлюхами и куртизанками, которые быстро выхватывали флаконы у него из рук. Порой к нему подходили суровые мужчины с тюремными татуировками на пальцах, которые ловко прятали снадобье в карман, и изнеженные господа, удивленно округляющие глаза. Виделся он также со спекулянтами, лавочниками и торговцами горючими веществами, священниками, фармацевтами и хирургами-генетиками, институтскими преподавателями и неряшливыми поэтами, ночными сторожами и изготовителями боеприпасов. Иногда ему попадались частные охранники и сентиментальные певички, толкователи сновидений и потные грузчики, депутаты Думы и представители арбатской богемы, мрачные повелители биологии, сидящие в лабораториях по клонированию на задворках трущоб, и девчонки из борделей Замоскворечья. Слух о его священном грузе распространялся по Москве, как степной пожар, и спустя некоторое время весь город для Аркадия превратился в море улыбок и протянутых рук. Его наемная карета носилась из Китай-города в домишки Парка Горького и даже в такую загородную даль, как березовые рощи Царицына. Он щедро раздавал свое снадобье, будто сказочный принц, рассыпающий рубины, и принимали его с плохо скрываемой жадностью.
Он чувствовал себя Дедом Морозом, который осыпает подарками детей в новогоднюю ночь.
Работа была изматывающая, но стоило ему почувствовать упадок сил, как Аркадий открывал мешочек из моржовой кожи и совал свое лицо внутрь, глубоко вдыхая воздух над флаконами. Микроскопические частицы снадобья, ухитрившиеся просочиться через восковые печати, вливались в легкие, кровь, мозг и мышцы, наполняя юношу энергией и благожелательностью. Это, конечно, не могло сравниться с действием полной дозы, но зато Аркадий чувствовал себя обновленным и опять рвался на поле боя.
Периодически он возвращался в «Новый Метрополь» — наполнить мешок. Он уже отдал гораздо больше «Распутина», чем Кощей мог реально привезти с собой в Москву. Однако, как в чуде с хлебами и рыбами, запасы снадобья оказались неистощимыми. Это была тайна такая же необъяснимая и поразительная, как и факт, что Господь в совершенстве Своем любил испорченных и грешных человеческих детей.
Но тайна разрешилась, когда, приехав в очередной раз в «Новый Метрополь», Аркадий узрел пару ходячих мертвецов с белесой кожей и в бесцветных тряпках вместо одежды. Они уже покинули его номер и копошились на пороге. Лица их были безжизненны, тела столь исхудалы, что он не мог определить, какого они пола. Когда они брели по коридору, Аркадий уловил явный запах экскрементов. Он вошел в комнату и увидел Кощея, Чернобога и Сварожича, вскрывающих свежедоставленный ящик с «Распутиным». Сварожич забрал у Аркадия мешок и принялся методично наполнять его флаконами, благостно улыбаясь.