— Ну… — пожамкал губами штурман, — давай.
И тут же получил в руку широкую ветку папоротника:
— Отгоняй гнус, пока превращаться стану.
— Мог бы силовое поле включить, — Риндир стал осматривать перистые изящные листья, отходящие от общей ости, и семечки на обратной их стороне. — И тут папоротник не цветет…
— Легкие пути не для нас, — известил его врач и стал раздеваться.
Верхом Риндир ездить умел и любил, но на лошади, а на коте был совсем не тот цимес. Во-первых, кот, даже такой крупный, был существенно ниже, и потому приходилось сдавливать его бока согнутыми коленями — во-первых, чтобы не скользить на шерсти без седла, во-вторых, чтобы длинные ноги штурмана не цеплялись за землю. Ну и в шерсть на загривке пришлось вцепиться. Риндир бы держался за уши, но это другу не понравилось, он ворчал и прядал ушами, как заправский скакун.
Обладай приданный им кибер зачатками чувства юмора — он бы хохотал до замыкания в схемах, а так просто слился с окружением и полетел за котом, движущимся прыжками едва ли не со скоростью гепарда — мягко, плавно, не обращая внимания на пересеченность и заболоченность территории. Конфуз случился только раз, когда Люб не вписался в щель между развесистыми кустами с пышной зеленой листвой. То есть, кот как раз вписался, но не учел ноги всадника и застрял. Выдираться было тяжко и чудом обошлось без вывихов или переломов.
— Ты куда смотрел?! — кипятился Риндир.
— Я смотрел! — отбивался Люб. — Мы отлично проходили! Колени надо было стискивать сильнее.
— А кто говорил не давить? Что шерсть сбивается? И что я так давлю, что чуть ребра тебе не переломал?
— Ой-ей-ей! Не поломал же! Тихо…
Подул ветер, зашелестел в кронах низкого чернолесья, донес сердитое цоканье неизвестного зверька, скрипы и шелесты. Люб — совсем как домашний кот — прижался к земле, опустил уши и задергал ноздрями. Прошипел едва слышно:
— Анализатор вруби. Мне кажется, или тянет чем-то мерзопакостным?
Анализатор, поколебавшись, отыскал в воздухе кроме обычных для леса запахов легкую примесь кострового дыма, едкого мужского пота и браги. Риндир мысленно обшарил пространство и на границе вожделенных топей в полукилометре от себя обнаружил восемь ярко пылающих огней чужого разума. Отступил осторожно, не прикасаясь. Люб, похоже, проделал то же самое. Бросил:
— Я разведаю, — и мягко, так, что даже ветка не качнулась, утек в кусты, не дожидаясь возражений. Штурман перевел кибера в режим защиты и уселся, прислонившись к морщинистому древесному стволу — странно толстому среди чахлой поросли, следя за другом мысленно. Люб вернулся даже раньше, чем штурман его ожидал. И коротко выдохнул:
— Сьялан!
Глава 9
— Бранишься чего? — проворчал Риндир.
Люб вместо пояснений кинул картинку из разума в разум.
На сухой гриве у бочажка, поросшего по берегу осотом и камышом, был обустроен лагерь. Дальше за окоем уходили топи, плоские, изжелта-серые, поросшие по кочкам белой острой травой и лиловыми купами «вереска». Ближе к сухой гриве тянулось чахлое чернолесье: кривое, жутковатое, полунагое.
Поперек гривы лежало обомшелое, местами поросшее грибами бревно — словно граница между пустошами и лагерем: парой шалашей, костром с чем-то поджаристым на вертеле, кольями, наискось вбитыми в землю, обожженными остриями наружу. На бревне расхристанный звероватый мужик топориком аккуратно обтачивал кол. Сыпались стружки, острие становилось сияюще-белым. Еще двое переговаривались, беззвучно открывая рты, потягивали из горшков пенный напиток — местный аналог пива, должно быть. Как и определил анализатор. Один повернулся, показав разрисованную краской по щекам хмурую физиономию с нависшими бровями, почти скрывающими глаза, со связанной в узел бородой. Растрепанные волосы удерживала от сползания на лоб кожаная полоска. В остальном одет он был в рядно, грубое, домотканое. Штаны удерживала лямка, завязанная на плече, образуя нечто вроде подобия передника или комбинезона.
Ног из-за бревна Риндиру видно не было, но, судя еще по одному подошедшему в такой же «униформе», этот тоже был босиком. Но больше всего его смутило не обилие краски на лицах и татуировок на жилистых, измазанных грязью руках с закатанными рукавами — и комаров не боятся, заразы. Хотя, на гриве должно быть ветрено. Вон плакучие ветки как качаются! — А побрякушки, которыми буквально обвесились мужчины на поляне: топорики, плетеные из проволоки спирали, деревянные дощечки и мешочки в ноготь величиной. Обереги? Украшения? Символы воинской доблести?
Еще резче отличались от этих четверо, раскиданные по всему лагерю так, что Любу не сразу удалось их вычленить. Один бродил, опираясь на нечто навроде сулицы, по внешней границе лагеря. И взгляд у него был особенный, волчий, или как сквозь прицел. Он словно сканировал пространство, и Риндиру показалось, что он видит наблюдателя. Двое других с луками устроились в низких развилках, практически скрытые листвой. Люб скорее вынюхал их, чем увидел, и лишь увидев, разглядел в мельчайших деталях. Все трое в мягких сапогах до середины голени — ясно, что не «черная кость». Штаны кожаные. Торсы в броне из нашитых на кожу пластинок металла. Одинаковые шлемы: из толстой кожи, укрепленные приделанной к обручу железной крестовиной…
Кроме лука у каждого по топору в поясной петле и по ножу. Не одному, вернее всего. У шалашей воткнуты рогатины и лежат круглые щиты из досок: с умбонами и одинаковым рисунком — чем-то навроде треугольных весов.
Насладившись стремительным обзором, Риндир потянулся взглядом к основному блюду этого пира. И мысленно присвистнул, чтобы не быть разорванным изумлением. Еще один воин, ходивший по берегу и сбивавший коротким мечом в изукрашенных ножнах цветочные головки, разлетающиеся парашютиками, и мужик, сидящий на молодой, скажем, березке и пригибающий ее книзу — одетый в посконное, до глаз заросший спутанной бородой, — его не впечатлили. А вот кунаемое в бочажок чудовище! Ворон размером с теленка, раскинутые и привязанные к слеге серебрящейся веревкой огромные крылья, на когтистых вытянутых лапах связанные цепью кандалы. Свешенная голова. Петля-удавка на шее. Замотанный ремнем клюв. Стекающие с тела болотная рыжая вода и кровь. Штурман остолбенел, как, должно быть, остолбенел Люб, когда это увидел.
— Кокатрикс? — ляпнул Риндир, тряся головой, выплывшее из недр подсознания слово.
— Чего-о? Оно… она разумная. «Нёйд». Они так часто это повторяли, что переводчик идентифицировал «ведьма».
— Что делать будем?
— Разгонять! Не так я представлял первый контакт, — частил Люб, превращаясь и поспешно влезая в комбинезон.
— Считай это генеральной репетицией. Надо внезапно накрыть, а то уложат нас и не поморщатся. Люди войны в то время все были, как спецназ. Мы против них — как на медведя с голой попой сходить… Нет, кабана.
— Не трынди! — рявкнул Люб, прыгая на «шляпку» кибера полностью экипированный. Хамелеон прикрыл его идеально, Риндир не видел ни кибера, ни друга, только легкую рябь движения на фоне зеленеющих кустов. — Парализаторы? Инфразвук? Лося на них из болота шугануть? Бродит там семействе, мухоморы жрет…
— Так просто глумились, а так добьют. Мужики от инфразвука разбегутся, а отряд будет слаженно отступать.
— Лазерное шоу?
Люб разогнал кибера, и Риндиру пришлось запрыгивать набегу. Он резко выдохнул, вентилируя легкие:
— Снотворное?
— Не уверен! Физиология похожа, но…наше ввести не рискну, а местных алкалоидов…
— Скунс!
— Э… — и тут до Люба дошло. Штурман не мог видеть лицо друга под маской, но чувствовал, что тот сияет. Будь ты хоть каким воином, а секрет скунсовых желез заставит тебя спасаться бегством от невыносимой вони. Емкость с соединением Люб прихватил с собой на критический случай, и вот этот случай настал!
С маху они вылетели на поляну. Кибер замер над костром и завертелся волчком, распрыскивая вонючую субстанцию, словно взбесившийся фонтан, из всех имеющихся дырок. Главного с мечом и чернобородого с березы Риндир подстрелил на бегу из парализатора. Командир брякнулся удачно, на сушу, а вот мужика пришлось вылавливать в мути бочага. Штурман среагировал мгновенно, и воды беспамятная жертва не нахлебалась. Лежала, сопела с остекленевшим взглядом. Небось, станет рассказывать потом, как побывала живьем в царстве мертвых.