А в крайнем случае, могла заставить Рустама найти ей новое жилье или попросить Самвела Тимуровича оплатить гостиницу. В общем, цивилизованных вариантов была тьма! Но нет! Она выбрала самый худший из всех возможных, словно все границы её воспитанности был стёрты, и Даринка с остервенелым унынием поняла, что, наверное, после сегодняшнего стала почти хабалкой, так, кажется, называют в простонародье женщин, потерявших всякое самоуважение. Хабалка! Для честной, честолюбивой, но не желавшей отказываться от собственной женственности Горяновой это был почти приговор.
Ведь напористость, сила, уверенность в себе всегда должны идти рука об руку с воспитанностью, ибо без неё все эти качества лишь показатель абсолютной распущенности и глупости. Горянова посмотрела на себя в зеркало в прихожей и поморщилась, потому что показалось ей, что в отражении на неё смотрит, словно с Дориановского портрета, тётка средних лет с властными выражением лица и уголками губ, сумрачно опущенными вниз. Она смотрела в зеркальное отражение, и ей вдруг стало так нестерпимо жалко себя, словно она только что потеряла не только лет десять своей молодости, но и что-то очень важное – опору. Даринка, вся такая независимая, вдруг отчаянно захотела, чтобы все это, ну, проблемы с квартирой и людьми, решала не она, а кто-нибудь, кто-то, кто не позволит ей стать грубой тёткой, умеющей сносить все стены вокруг. Тёткой, чьи мечты, чаяния, надежды, чья хрупкая женственность навсегда были разрушены жизнью, бытом или мужчиной, кто знает? Тёткой, которая, как тот зеленый Халк, сильна, но никогда уже не сможет быть женственно прекрасной.
Рука Горяновой непроизвольно потянулась, чтобы смахнуть со своего пальто грязь, вероятно, попавшую туда, когда она, впервые не щадя, бросила дорогую одежду на мокрый чемодан. Она не узнавала себя! Сейчас, в этой чужой квартире, после триумфальной победы над растерянным армянским противником, она чуть не плакала, потому что понимала: внутри неё, такой раньше цельной, неразделимой, вдруг началась борьба. Борьба с самой собой. Борьба не на жизнь. А на смерть. Всё, что держало её стальной характер, теперь было сметено болью, той самой болью, которую Горянова не готова была признавать, но которая теперь зеленым буйным цветом расползалась где-то глубоко в груди. И больно было не только потому, что Пименов предпочел ей Эльку, и не столько потому, что мелкая, следуя давней привычке, забрала самое дорогое, а потому, что всё, что Горянова выстроила в своей голове, вдруг дало резкий, сумасшедший сбой. Разрушилась её мечта о тихой жизни рядом с простым хорошим парнем. Исчезла даже сама мысль о том, что эта тихая жизнь ей по плечу...
Горянова прошла на кухню и села за вычурный стеклянный стол, столь же неуместный здесь, сколь и пафосный, ведь всё остальное пространство дышало светом, натуральным деревом и английским текстилем с цветочным принтом. А этот стеклянный ужас портил теплую атмосферу чудесной кухни.
Опять стало жалко себя и снова захотелось плакать, но к счастью, пиликнул телефон, пришло сообщение, и Горянова потянулась к экрану. Дурацкое, запоздалое приветствие от ТЕЛЕ 2 немного отвлекло девушку от грустных мыслей. Потом Даринка машинально полезла в интернет, чтобы прочитать на страничке «ГродинКи» в контакте новые сообщения, как вдруг увидела в новостной ленте слова популярного когда-то политика Ирины Хакамады, которая, рекламируя свою новую книгу, писала: «…вообще я уверена, что мне по силам моя собственная жизнь. Она мне по силам! А когда вы всё время надеетесь на других, это значит, вы сами себе не по силам, ваша жизнь вам не по силам. Вы не можете сделать себя счастливой. Ну тогда напишите это большими буквами: «Моя жизнь мне не принадлежит. Заберите меня кто-нибудь и сделайте меня счастливой». И с этой запиской вы проживете самую грустную жизнь в мире. Потому что ни один человек не способен сделать другого счастливым. Ни один».
- Верно, как верно сказано! – изумилась Горянова и продолжила вслух: – Да, я тоже никогда не надеялась на других.
И пошла в комнату раскладывать вещи – отказываться от привилегий, полученных в результате внутренних метаний, рациональная Даринка не собиралась.
Уж прости, Левон Гогенович!
Глава 3
В сутках было двадцать четыре часа, но Горяновой их катастрофически не хватало. Как только было озвучено имя компании-генподрядчика, Даринела Александровна вступила в свои права.