Когда кувшин опустел, Олдус в очередной раз подтвердил свое умение говорить то, чего не ждешь:
– Простите меня. Если бы в тот день я вел себя поумнее… Я все испортил. Упустил ларец с камнями да и вам помочь не смог.
Генри вытаращил глаза. Тот день слипся в его памяти в безобразный ком, он даже не сразу вспомнил, что это ему надо бы извиниться за то, что прострелил Олдусу руку – тот по-прежнему держал ее неподвижно.
Олдус проследил за его взглядом:
– Скоро пройдет. Я сам виноват, что напугал вас. А теперь давайте-ка поговорим о вашем даре. Как именно он работает?
– Я не знаю, – растерянно пробормотал Генри. – Вещи просто сгорают. Слушайте, чего вам надо? Везите меня в Цитадель.
– А может, разные предметы сгорают по-разному? Вы не пробовали это изучить? Уверен, не все так просто. Ладно, Генри, я понял: вы сейчас не в том состоянии, чтобы ясно мыслить. Так что просто расскажите мне обо всем, что с вами было, а я подумаю, что могу сделать.
– Отвезти меня в Цитадель.
– Да что вы заладили! Первый раз в жизни вижу, чтобы кто-то так туда рвался. Послушайте, Генри, вы ведь пришли, потому что вам нужна помощь, верно?
– Вот и помогите. Быстрее поедем, быстрее приедем. – Голос у Генри едва не сорвался.
Он думал, все закончится, когда он дойдет сюда, а его зачем-то донимают вопросами. Лучше бы ударили по голове, и очнулся бы он только в этой Цитадели.
Генри думал, что Олдус наконец рассердится, начнет кричать, но тот молча сел, сцепил на колене пальцы и долго глядел на них.
– А как же Сердце? – наконец спросил он.
– Другие найдут, – огрызнулся Генри. – Меня надо немедленно отправить в…
Олдус приподнял ладонь, и Генри замолчал.
– Никто, кроме вас, его не найдет. А теперь возьмите себя в руки и рассказывайте. Иначе никакой Цитадели не будет.
Голос его стал таким жестким, что Генри послушался.
– С чего начинать? – нехотя пробормотал он.
– С самого начала.
– Это долго.
– Ночь длинная. Хотите еще воды? Или, может быть, чаю?
Генри качнул головой и, не отводя взгляда от бледного лица Олдуса, заговорил.
В комнате пахло отсыревшим деревом, влажной шерстью – домашний, странно успокаивающий запах. Олдус слушал так внимательно, как Генри еще никто никогда не слушал: кивал, улыбался, хмурился, и Генри говорил все быстрее, сбиваясь, захлебываясь, словно вдруг испугался, что не успеет. Когда он закончил, темнота за окном уже побледнела. Олдус растерянно, будто только сейчас понял, что уже утро, подошел к окну и замер, уставившись в одну точку. Рот у него сжался в резкую, некрасивую линию, и сердце у Генри упало. Олдус явно не знал, что сказать, и не двигался так долго, что Генри решил: он готов стоять так сколько угодно, только бы не поворачиваться к нему.
– Я все рассказал, как вы просили, – срывающимся, жалким голосом сказал он. – А теперь поехали в Цитадель, мне туда очень…
Олдус подошел к Генри, взялся за спинку стула и потащил к окну так решительно, будто собирался его выбросить. Но нет, он просто поставил стул у окна.
– Видите? – произнес он, едва разжимая зубы, словно боялся закричать.
Над горизонтом, за тесно сгрудившимися городскими домами поднимался густой черный дым.
– Окраина уже горит. – На этот раз голос Олдуса звучал почти спокойно: он взял себя в руки. – Скоро он будет здесь. Думаю, на этот раз станет обращать людей квартал за кварталом – город слишком большой.
– Значит, нам тем более пора ехать, – дрогнувшим голосом ответил Генри, глядя на черный дым.
Олдус наконец повернулся к нему. Лицо у него было такое, что Генри испугался.
– Никогда не думал, что такой, как вы, станет трусливо отсиживаться в Цитадели.
– Хотели сказать – такое чудовище, как я? – с вызовом спросил Генри. – Так и сказали бы, я и сам понимаю.
Олдус вдруг сделал что-то странное – провел затянутой в перчатку рукой по его голове, взъерошив волосы.
– Нет, Генри. Я имел в виду не это. – Он опустил руку и замолчал. – Мне доложили, что люди со страху выстраиваются в очередь, чтобы выпить с Освальдом. Он говорит, что иначе убьет их, хотя, как я понял, никого еще не убил. Он забирает даже детей и стариков. Понимаете? Все разучились бороться – им достаточно простой угрозы, чтобы сдаться. Но вы не такой. – Олдус перевел дыхание. – То, что он делает – хуже смерти, и я бы лучше умер, чем…
– Ничего нет хуже смерти.
Олдус коротко, невесело рассмеялся: