Генри хотел оставить ее там, где лежала, но почему-то не смог и спрятал в карман.
Там, где раньше стоял дом, теперь был только обгорелый пол из сплетенных ветвей, серый от остатков аккуратно собранного пепла. Скриплеры сидели вокруг так неподвижно, что если б Генри не знал, что они живые, принял бы их за пни. Они будто не замечали людей, стоящих рядом. Листья на головах пожухли, ветки обвисли.
– Кто это сделал? – негромко спросил Генри.
Воздух здесь был таким раскаленным, что он едва мог дышать. Все вздрогнули, будто не ждали, что он еще способен говорить. Когда Агата начала писать на табличке, Генри уже решил, что это признание. Но вот она подняла табличку, и он разочарованно прочел: «Надо идти дальше».
– Тебя не спросили, замарашка! – взъярился Хью. – Это же ты Освальду дверь открыла?
Агата качнула головой и ткнула в сторону Хью.
– Я? – взвился тот. – Да ты не в себе! Зачем мне это надо?
«Ты завидовал ему», – кивнув на Генри, написала Агата.
– Чудищу? – Хью дробно, неуверенно рассмеялся. – Да ты хоть знаешь, кто я такой? Я сын старейшины Хейверхилла, с чего мне ему завидовать?
Агата не отводила от Хью тяжелого взгляда, но тот сдаваться не собирался:
– Тогда это ты, жулик. Чего еще от тебя ждать?
Джетт равнодушно пожал плечами:
– У меня в жизни не было лучшей недели. Думаешь, я бы стал после этого прислуживать железному уроду?
– Сван? – подозрительно спросил Хью.
Тот мелко замотал головой.
– Не хочется этого говорить, но я согласен с Хью. – Джетт устало повернулся к Агате. – Ты сказала, что оставляла предметы для скриплеров под стеной и никогда не бывала внутри. Тогда откуда ты знала, что у них над входом нарисован бант?
Агата рассерженно открыла рот и шевельнула губами, будто забыла, что не может говорить. Потом вспомнила, достала табличку и занесла над ней уголь с таким видом, будто хотела написать длинную речь, но потом быстро нацарапала с такой силой, что чуть не продавила табличку насквозь: «Это не я. Один из вас».
Все четверо посмотрели друг на друга так, словно им разом пришла в голову одна и та же мысль. Озвучил ее Хью.
– А что, если это ты сам сделал? – Он повернулся к Генри, храбро встретил его взгляд и тут же, не выдержав, отвел глаза. – Мало ли чего от тебя ждать можно…
– Слушайте, мы ничего не добьемся, если будем стоять и тыкать друг в друга пальцем, – перебил Джетт. – Пора найти карту и выбираться отсюда.
Агата снова подняла табличку: «Надо идти дальше», а потом достала из кармана платья карту, – видимо, подобрала с земли. Когда Хью потянулся к ней, Агата проворно спрятала ее за спину.
– Отдай карту Генри, – ровным голосом сказал Джетт.
Хью рассмеялся:
– Ему? Ты что, не видел, что он сделал? Он только тронул их, и пять человек повалились как подкошенные. А до этого? Этот железный гад издевался над нами, а он сидел и смотрел.
– Он нам жизнь спас.
– Ага, конечно. Я думал, у меня голова от боли взорвется, я вот сейчас вспомнил – и взмок весь! В общем, так: если идем дальше, главным буду я. Дай карту.
Агата покачала головой, и Хью подошел ближе.
– Как бы ты ни строила из себя важную персону и ни глядела на меня как на жука, ты – всего лишь девчонка, а нас четверо, и главный – я. Быстро давай мне карту, или пожалеешь.
Ее взгляд полыхнул такой злостью, что Хью попятился, но тут Агата протянула ему карту.
– А теперь пошли. Эти гады затоптали все мои вещи, – напряженно пробормотал Хью и бросился собирать перевернутые корзины. – Такое одеяло загубили! Одни лохмотья остались.
Он запихнул остатки одеяла в корзину и, подхватив свое, местами обугленное имущество, двинулся к выходу. Сван бросился за ним, остальные тоже, а Генри все стоял, глядя на скриплеров.
– Пал, ты здесь? – негромко спросил он.
Все скриплеры тоскливо повернулись к нему, но никто не ответил. Они казались совершенно одинаковыми, зубчатого ободка ни на ком не было, и Генри, не оглядываясь, пошел к выходу.
Одно стало ясно сразу: картой Хью пользоваться не умел. Генри безжизненно подумал, что им надо на юго-восток, а они сейчас явно идут на север, и Агата наконец это поняла. Она вырвала у Хью карту и повела всех в другую сторону. Хью скривился, но не возразил – полчаса в темном лесу, кажется, отбили у него охоту спорить.
Впрочем, Агата тоже скоро потеряла направление: ночь была темная, месяц светил едва заметно. Генри шел сзади, шагах в десяти от остальных – его так старались избегать, что он решил упростить им задачу. Он вдруг подумал, что, оказывается, настоящее одиночество – это когда ты рядом с людьми, которые даже смотреть на тебя не хотят. Впрочем, мысль была вялой, она едва пробивалась сквозь жар. На смену восторгу от собственной силы пришла тяжелая, болезненная усталость. Руки горели, лоб пылал, язык словно распух и заполнил весь рот.