Но интуитивно он от физических нагрузок уклонялся. Он от них быстро уставал, но не понимал этого, ведь пара глотков чистой воды возвращала ему силы.
А вот склонность к перемене мест, к компаниям, нелюбовь к дому... — это что-то наследственное, потому что та же история повторилась и в его старшей дочери.
Но ведь понятно, что если человек не живет семейными заботами и трудами, то он некоторым образом входит в конфликт с окружением и обрекает себя на приключения.
Так оно у Бориса Павловича и получалось.
В молодости он был необычайно сильным физически и иногда дрался с теми, кто ему не нравился. Случались у него такие срывы и после войны. Возникали скандалы, которые кое-как улаживала Прасковья Яковлевна.
Потом один раз уладить не удалось...
Так вот, дабы долгосрочно отвадить мужа от друзей, от шатания по гостям, от женщин, дабы привязать к семейным заботам, Прасковья Яковлевна и придумала строительство нового дома. Кто знает, возможно, Борис Павлович отговорил бы ее от этой затеи, если бы перед этим не сел на полтора года из-за своих гулек. А так... Сколько беды он принес в дом, одно замужество старшей дочери чего стоило... Хорошо еще, что удалось отбиться от ее мужа, отброса конченого...
Кругом он чувствовал себя виноватым, так что пришлось соглашаться с женой. Так он и связал себе руки на два года.
С ранней весны 1960 года взял план на своем же участке, сделал его разметку, утвердил проект дома у архитектора — оформил необходимые бумаги. Тогда государство заботилось о том, чтобы люди нигде не встречали волокиты, чтобы любые услуги получали легко и быстро — социализм же был, человеческий строй.
А получив на руки оформленные документы, предъявил их в профком, попросил ссуду и начал закупать материалы. Известь завез, в яму сгрузил, сам погасил по всем правилам. Кирпича качественного достать не смог, взял отбракованный, с битыми уголками. Ничего, сгодился и такой.
Траншею под фундамент копал с Прасковьей Яковлевной. И фундамент вдвоем с нею забил. Только для возведения цоколя позвал родственников, чтобы помогли с бутом управляться — подносить, укладывать на место. А потом сам поднимал стены — гнал ряд за рядом после работы. В первый год сделал коробку и крышу. Стропила уже ставил в холода, спешил до дождей обшить их досками, чтобы кровлей покрыть. Успел.
А во второй год ставил простенки, доводил до готовности чердак. Внутреннюю штукатурку сделала приглашенная женщина — Ольга Ермак. Дочери у нее были Нелля, Аня и Люба.
Осенью 1962 года заехали в новый дом. Ну потом была эпопея с установкой забора вокруг усадьбы... Долго Прасковья Яковлевна воевала, чтобы Борис Павлович его довел до ума, даже деревянные палочки для него заготовила. А он, словно надорвался на строительстве дома, лет пять с тем забором возился.
Борьба за пруд
Как-то в голодное время семью Бориса Павловича так прижало, что он из куска марли да ивового прута соорудил некое подобие сачка и украдкой пошел к речке ловить пескарей, ошибочно называемых в этой местности бубырями{76}. Но пескарей наловить не удалось, зато попалась в его снасти речная мелюзга, похожая на тюльку, и такая же маленькая. Всего ее набралось пригоршни две. Ну что с нею делать? Принес домой.
Но Прасковья Яковлевна и этому была рада — вымыла эту рыбешку, отварила, измельчила качалкой, перемешала с мукой и напекла оладий. Вся семья ликовала, такая это была вкуснота. Правда, оладьи немножко горчили, но это была чепуха по сравнению с их роскошным запахом и возможностью не просто утолить голод, а насытиться едой.
Воодушевленный Борис Павлович еще пару раз приносил домой речную мелюзгу, а потом решил заняться рыбным промыслом более серьезно. Для начала надо было восстановить пруд.
В книге воспоминаний «Нептуну на алтарь» Любовь Борисовна рассказывала, какими трудами и усилиями был построен тот славгородский пруд, что впоследствии назывался колхозным. Инициатором и основным организатором его создания был ее дед Яков Алексеевич Бараненко. Потому-то в ее семье и сохранилась память об этом деле во всех его деталях, а в селе держались представления о том, что этот пруд был не столько колхозный, сколько Якова Алексеевича.
Но во время войны дамбу разбомбили и пруд вытек, не стало его. Не стало и Якова Алексеевича, расстрелянного немцами. Казалось бы, пропало одно из главных его созданий, да и память о нем самом. Но нет! За восстановление пруда взялся зять погибшего — Борис Павлович. Он добился разрешения сельского совета на свои работы, производимые на общественных началах, и заручился помощью завода, где работал.