Нашла Мулю, передала слова Зёни и изложила подробности ситуации.
— Скажи, что сейчас приду, — пообещала Муля.
Быстрая девчонка, чтобы ее дядюшка не нервничал в ожидании, побежала назад — передать сказанное Мулей. Зайдя в дом, она почувствовала, что Зёня из последних сил развлекает посетителя и ждет не дождется, когда придет жена. А та не шла и не шла.
— Да ты передала мои слова или нет?
— Передала! — огрызнулась девчонка. — Тетя Маруся сказала, что сейчас придет.
Опять повисло ожидание, опять этот не очень умный Зёня интересничал перед адвокатом. Наконец адвокат не выдержал и начал прощаться.
— У меня через полчаса поезд, я и так рискую не добежать до вокзала, — с этим он откланялся и ушел.
Только он скрылся за ближайшим поворотом, как во двор вошла Муля — как всегда с задорной самодовольной улыбочкой на лице. Вместо того чтобы выхватить у нее деньги и кинуться вслед за адвокатом, быстро догнать его и отдать сверток, Зёня вылетел из хаты и с руганью накинулся на Мулю. Он бил ее, бросал на землю, пинал ногами и топтал, пока сам не устал. Улучив минуту, Муля подхватилась и огородами драпанула в свой магазин.
Александра Сергеевна наблюдала эту сцену из окна и, наверное, была довольна, что эта «конская зараза» получила по заслугам. Уж очень Александра Сергеевна не хотела, чтобы ее сын сидел в тюрьме. Племянница убежала домой, будучи в уверенности, что после работы Муля получит добавки, чего видеть девочке не хотелось.
Вот так и получилось, что Зёня подлатался на три года.
Пока его не было дома, Муля вышивала крестиком, нянчилась с его младшей племянницей, засылаемой в их дом на ночевки, чтобы женщины не поубивали друг друга, и отбивалась от Александры Сергеевны. А та регулярно закатывала самозваной невестке скандалы, называла ведьмой и конской заразой, обвиняла в том, что Муля опоила ее сына кошачьими мозгами, и бросала в нее огромные портновские ножницы, вывезенные еще с Багдада. Муля уклонялась, и ножницы застревали в глиняной стене, на добрый вершок уходя в нее остриями.
Потом Зёня появился дома и опять уселся Муле на шею. Ее дело было добывать деньги и содержать эту диверсионную единицу.
В конце 50-х годов он записался в вечернюю школу и добросовестно окончил ее. Теперь у него было среднее образование. К чему он себя готовил, имея по паспорту около 30-ти лет?
Дальше он по-серьезному устроился на Кирпичный завод, начал работать электриком, и вел себя с таким достоинством, будто это была профессорская кафедра. Важно и со значением заявлялся домой на обеденный перерыв, и мать должна была в быстром темпе подать на стол первое, второе и третье — все в свежайшем виде. Иначе тарелки летели на стены или на пол. Так продолжалось два года.
А потом вдруг, Зёня выдержал вступительные экзамены и стал студентом Мелитопольского института электрификации сельского хозяйства — очного отделения! Это был тот институт, который окончил его друг и племянник Гончаров Евгений Сергеевич. Зёня даже два года проучился там... но что-то не срослось — после второго курса он приехал на летние каникулы и больше в институт не поехал.
Пришлось ему возвращаться на Кирпичный завод, на свою прежнюю должность. Видимо, она ему понравилась, потому что больше он дома не сидел, доработал до 60-ти лет и даже оформил пенсию. Правда, гонор его поостыл и на обеденные перерывы он приходил уже без фокусов.
Но почивать без совершения преступлений, которые по сути были маленькими экономическими диверсиями, ему не позволяли. Он должен был постоянно пакостить — не государству, так хотя бы ответственным людям. И вот Муля присмотрела, как можно было «взять» сельповскую кассу.
Где-то за год-полтора до этого они вдруг завели дружбу с местным участковым милиционером Григорием Афанасьевичем Лысенко и его премилой женой Любовью Ивановной, которая отрезала свою невероятной длины толстую русую косу и подарила на свадьбу автору этих строк. Подъехали Зёня с Мулей к супругам Лысенко через детей — двух маленьких мальчиков — Владимира и Николая. Последний был младшим и рос столь кривоногим, что это мешало ему учиться ходить; но потом ничего, ножки выровнялись. Так вот искусители нянькались с ними, цацкались, вверх подбрасывали, похвалы расточали, к себе зазывали-угощали, пока две семьи не стали своими в доску. Затем Зёня и Муля предложили участковому милиционеру сотрудничество — ты, мол, доставай в колхозах поросяток и корма, а мы будем держать их у себя и выкармливать до забоя. Доход делим пополам.
— Запросто! — махнул рукой простой и доверчивый Григорий Афанасьевич и согласился.
Так вот на фоне этого благолепия в 1966 или в 1967 году вдруг было обворовано Славгородское сельпо — ночью злоумышленники проникли в один из магазинов, разобрали стенку, через образованную дыру проникли в кассу и забрали выручку. Видимо, сумма была приличной, потому что дело закрутилось серьезное. Следствие длилось долго, хотя сроки теперь уже вспомнить трудно. Но как ни мяли Зёню, как ни крутили... а преступление так и осталось нераскрытым. Все знали, что это он ограбил сельповскую кассу, а доказать не смогли. Да и друг участковый всячески его покрывал — слаб человек.