И снова почувствовал, как могущественные стихийные силы пришли в движение. Он ощутил свои кости, становящиеся твердыми и хрупкими. Холод стал сильнее, чем окутывающая его земная прохлада, и он утих. Шелестели листья и смеялись холодные драгоценные глаза серебряного бога.
Года растянулись в столетия, столетия стали эпохами. Зеленые океаны поднялись и запечатлели в изумруде эпическую поэму, чей ритм был ужасен. Опрокинулись троны и навсегда затихли серебряные трубы. Человеческие расы рассеялись как дым, унесенный ветром в конце лета. Землю поглотили бурные нефритово-зеленые моря, и все горы погрузились в воду, даже величайшая вершина Лемурии.
Человек оттолкнул в сторону лиану и огляделся. Окладистая борода скрывала его лицо, а топь — его сапоги. Над ним и вокруг нависали густые тропические джунгли в безветрии и экзотической задумчивости. Пылали и благоухали вокруг орхидеи.
В его больших глазах застыло удивление. Он глядел меж разрушенных гранитных колонн на крошево мраморного пола. Лианы вились толстым слоем среди колонн, как зеленые змеи, и прокладывали свой извилистый путь по полу. Необычный идол, упавший вдали от разрушенного пьедестала, лежал на полу и смотрел красными немигающими глазами. Человек обратил внимание на форму этого предмета, и его передернуло. Он неверяще бросил взгляд на другую вещь, лежащую на мраморе, и пожал плечами.
Он ступил в храм. Осмотрел резьбу на базах угрюмых колонн, удивляясь их жуткому и неясному виду. Аромат орхидей висел надо всем подобно плотному туману.
Маленький бурно заросший болотистый остров был когда-то вершиной великой горы, размышлял человек. Он задавался вопросом, какие странные люди соорудили этот храм — и оставили ту чудовищную вещь, что лежала перед упавшим идолом. Человек думал о славе, к которой могут привести его путешествия, — о рукоплесканиях больших университетов и влиятельных научных обществ.
Он наклонился над скелетом на полу, отмечая нечеловечески длинные пальцы костей, жуткую форму ног, глубокие пещерообразные глазницы, выпирающую лобную кость, общий вид большого куполообразного черепа, так ужасно отличающегося от человеческих, которые он знал.
Какой давно умерший мастер придал форму этому предмету с таким невероятным умением? Он наклонился, отмечая шаровидные суставы, тонкие углубления на плоских поверхностях, где прикреплялись мускулы. И вздрогнул, когда невероятная истина открылась ему.
Это не было произведением человеческого искусства — этот скелет некогда был во плоти, и ходил, и говорил, и жил. Это невозможно для костей из чистого золота, говорил человеку его помутившийся разум.
Орхидеи качались под сенью деревьев. Храм лежал в пурпурных и черных тенях. Человек склонялся над костями и удивлялся. Как мог он знать о магии древнего мира, достаточно могущественной для того, чтобы бессмертная ненависть создала вещество, не восприимчивое к бегу Времени?
Он положил руку на золотой череп. Смертельный крик расколол тишину. Человек в храме отпрянул, вскрикнул, сделав нетвердый шаг, и упал головой вперед, извиваясь на переплетенном лианами мраморном полу.
Орхидеи пролились на него чувственным дождем, и его слепые сжимающиеся руки разрывали их на причудливые куски, пока он умирал. Опустилась тишина, и гадюка медленно выползла из-под золотого черепа.
Перевод Дмитрия Квашнина
Элджернон Блэквуд
«Насилие»
Что такое безумие? Почему люди, страдающие этим психическим недугом, так покорны и слабы? Эти вопросы не раз задавал себе Лайделл. Ответы же на них он вскоре получил от доктора Хэнкока.
DARKER. № 3 июль 2011
ALGERNON HENRY BLACKWOOD, “VIOLENCE”, 1913
— Но что мне кажется странным и ужасно жалким, так это то, что люди не оказывают сопротивления, — произнес Лайделл, внезапно вступая в беседу. Напряженность его тона поразила всех; такая страсть, несмотря на оттенок мольбы, заставила женщин ощутить некое неудобство.
— Как правило, скажу я вам, они охотно покоряются, хотя…
Он заколебался, смутился и опустил взгляд на пол. Нарядная женщина, привлекая внимание, заглушила его слова.
— Ну вот, — смеялась она, — вы постоянно слышите о каком-нибудь человеке, на которого надели смирительную рубашку. Я уверена, он в нее не влез бы, собираясь на бал!
Она непочтительно взглянула на Лайделла, чьи небрежные манеры вызвали ее возмущение.