Я приблизился к саркофагу, и уставился в лицо трупа, и увидел пугающее и странное подобие лица Томерона, только раздутое и отмеченное восковой печатью смерти, фиолетовыми тенями разложения. И, вглядываясь снова и снова, я видел, что это и в самом деле Томерон.
Я хотел было вскричать от страха, но губы мои парализовало и будто заморозило, и я мог лишь шептать имя Томерона. Но стоило тому прозвучать, губы трупа, казалось, раздвинулись, пропуская кончик языка. И мне подумалось, что кончик дрожит, как будто Томерон собирается заговорить и ответить мне. Однако, взглянув повнимательней, увидел, что дрожь была просто шевелением червей, которые копошились, стремясь оттеснить друг друга от языка Томерона.
Перевод Александра Миниса
Роберт Говард
«Проклятие золотого черепа»
Ротат Лунного Камня умирал…
Его предал ученик — король Лемурии, и нанес последний удар варвар из Атлантиды по имени Кулл.
Прошло много тысячелетий, материк Лемурия опустился на дно океана, а его высочайшие горы стали островами. На небольшом острове и был найден золотой череп…
Раритетный, малоизвестный рассказ Роберта Ирвина Говарда из цикла «Кулл».
DARKER. № 2 июнь 2011
ROBERT E. HOWARD, “THE CURSE OF THE GOLDEN SKULL”, 1967
Ротат из Лемурии умирал. Кровь прекращала струиться из глубокой раны, нанесенной мечом под сердце, но пульс в висках звучал подобно литаврам.
Ротат лежал на мраморном полу. Гранитные колонны возвышались вокруг, и серебряный идол вглядывался рубиновыми глазами в человека, распростершегося у его подножия. Базы колонн были изрезаны ликами необычных монстров; над храмом звучал неясный шепот. Деревья, окружавшие и скрывавшие это таинственное святилище, простирали свои длинные качающиеся ветви, причудливые листья на которых трепетали и шелестели на ветру. Время от времени большие черные розы сбрасывали свои темные лепестки.
Ротат лежал, умирая и с последними вздохами проклиная своих убийц — вероломного короля, предавшего его, и вождя варваров Кулла из Атлантиды, который нанес смертельный удар.
Странные нечеловеческие глаза Ротата — служителя безымянных богов, умирающего в безвестном храме на зеленой вершине высочайшей горы Лемурии, — горели ужасным холодным огнем. Приветствия поклонников, рев серебряных труб, шепот под сенью великих таинственных храмов, где громадные крылья сметали незримое — затем интриги, нападение захватчиков — смерть!
Ротат проклял короля Лемурии — короля, которого обучил страшным древним тайнам и забытым кощунствам. Дурак — он открыл свою силу слабаку, который, зная о его страхах, попросил помощи иностранных королей.
Как странно, что он, Ротат Лунного Камня и Асфодели, маг и чародей, задыхался на мраморном полу — жертва самой материальной из всех угроз: острого клинка в мускулистой руке.
Ротат проклял ограничения плоти. Он чувствовал, что рассудок покидает его, и проклял всех людей всех миров. Он проклял их именами Хотата и Хелгора, Ра, и Ка, и Валки.
Он проклял всех людей, живущих и умерших, и все нерожденные поколения на миллион веков вперед именами Врамма, и Джаггта-нога, и Камма, и Култас. Он проклял человечество храмом Черных Богов, путями Змеиных, когтями Повелителей Обезьян и железными переплетами книг Шама Гората.
Он проклял добродушие, и добродетель, и свет, называя имена богов, забытых даже жрецами Лемурии. Он молился темным чудовищным призракам древних миров и черным солнцам, что вечно скрываются по ту сторону звезд.
Он почувствовал, как тени собираются вокруг, и заговорил быстрее. И когда сомкнулось вокруг него вечное кольцо, ощутил тигриные когти демонов, что дожидались его пришествия. Он видел их иссиня-черные тела и большие красные пещеры их глаз. Позади парили белые тени тех, кто умер на его алтарях в ужасных мучениях. Их бесконечная масса плыла подобно туману в лунном свете, и большие светящиеся глаза останавливались на нем в обвинении.
Ротат испугался, его проклятия становились громче, его богохульства делались все более ужасными. В дикой ярости он возложил проклятие на собственные кости, чтобы те могли приносить смерть и ужас сынам человеческим. Но когда он произнес заклинание, понял, что могут пройти года и эпохи, а его кости обратятся в пыль в этом забытом храме до того, как чьи-нибудь шаги потревожат здесь тишину. Он собрал свои быстро уходящие силы для единственного заклинания ужасного бытия, для последнего магического акта. Он произнес леденящую кровь формулу, назвав страшное имя.