И через мгновение они заменяются животным страхом.
Пила. У него в руках чёртова пила.
И хотел было флагеллянт начать вырываться, как его прервал слабый, но оттого не менее оскорбительный и неприятный толчок по ребрам.
— Уже не такой важный смельчак как раньше, хм? Куда пропала твоя радость к мазохизму, грязный самобичеватель? — ехидничает Аммия, наслаждаясь полным недоумением в скрытых глазах пленника. Она строит задумчивый вид, поднося руку к подбородку и подражая флагеллянту. — Надо же было раньше догадаться, где мы возьмём руки!
Девка не может и не пытается скрывать злорадного хихиканья. А тот хмурит брови и предпринимает попытки выбраться. Его левая рука была привязана к массивному туловищу, правую мёртвой хваткой держал Мерек, а ноги мало того, что были связаны, из-за чего поврежденная при падении начала кровоточить снова, так ещё и Аммия насела сверху, прижимая бедра и колени к твердому полу. Кости таза ноют. Приходится терпеть вес не только свиноматки, но и ее доспехов.
Это просто отвратительно, у флагеллянта нет шанса даже на попытку побега. У него просто нет сил, он никогда не чувствовал себя так беспомощно…
Сейчас флагеллянт перед ним и Аммией — маленький, беспомощный мальчик, который может лишь покорно ждать своего конца, ждать, пока над ним сжалятся, пока его пощадят… Но будут ли предатели столь же милостивы, как и Светлые Боги?..
Флагеллянт чувствует, как открываются давно заросшие и забытые душевные раны, как они сочатся кровью, как болезненные воспоминания овладевают сознанием и заставляют столь незаметные слёзки выступить на глазах. Он снова чувствует себя таким крохотным по сравнению со всем остальным миром, снова чувствует, что любое дуновение ветра или неверное движение может разломить его, как засохшую травинку, пополам, и грудь сдавливает, как в детстве, и…
Узник уже не может держать себя в руках, он дергается из стороны в сторону, он пытается сделать хоть что-нибудь, что-нибудь! В мыслях взывает ко всем Богам, и Светлым, и Тёмным, и ушедшим на покой столетиями назад Мёртвым.
Ему плевать на все прошлые предустановки, ему плевать на все свои принципы, плевать на всё! Выжить, выжить, лишь бы, черт побери, выжить! Нет, нет, нет! Всё не может закончиться здесь, всё не может закончиться так! Он не зря терпел все мытарства в церкви, он не позволит себе сгинуть подобным образом! Где же все силы, где же они? Где! Он же не может просто так… Он же не… Изотл, где же ты?..
— Ха-ха-ха-ха, флагеллянт, что-то мне подсказывает, что тебе та-ак не терпится ощутить эту крутую, современную и даже не проржавевшую пилу на своей прелестной ручке, — смеётся Мерек, хватаясь за подбородок флагеллянт пальцами и насильно поворачивая его голову к себе, — но я тут, вообще-то, стараюсь подставить её так, чтобы не отхерачить тебе вообще всё ниже плеча, — его голос звучит слишком непринужденно для слов, что со смехом вырываются из его уст.
— Да ладно тебе, Мерек, — начинает Аммия, поднимая взгляд на названного, — не то, чтобы он был особо против. Я ведь права, да, флагеллянт?
Она издевается, она точно издевается. Девушка, видя, как жертва прожигает её самым полным ненависти взглядом из возможных, лишь сильнее налегает на его тело. Хочет услышать заветный хруст, хочет вывести флагеллянта на любую другую эмоцию помимо гнева.
— Ну, тогда можно приступать! — Немного подумав, он стягивает перчатку, дабы лишняя ткань не мешалась. Рука флагеллянт и без того выглядит печально, хотя не убывает в массе: множественные шрамы вперемешку с кровяными корками, которыми испрещена внутренняя сторона запястья, вероятно оставлены ритуалами в честь Богов. Ожоги, прочие шрамы, только неизвестного происхождения…
Ну, ничего страшного, Мерек избавит его от всего этого ужаса! Вместе с рукой, конечно.
Холодный металл касается грубой, потрескавшейся кожи. «Хирург» пару раз шутливо проводит тыльной частью пилы по руке, дабы растянуть наслаждение от вида испуганных глаз.