И возможно, это конец для моего сегодня, но начало для завтра?..
Sweetheart
- Я зашла в твою комнату под предлогом уборки, а на самом деле потому, что там пахнет тобой. - О, дарлинг... Том тихо посмеивается, он слегка сконфужен и удивлён. А я хотела бы признаться и в том, что надеваю его рубашки на голое тело, когда оказываюсь в ненагретой кровати, пишу забытой им ручкой и не убираю на дальнюю полку мужской шампунь. - Ты скучаешь по мне? - Я по тебе тоскую. За окном усиливается шквалистый ветер, кажется, волны сейчас проглотят весь пляж и подберутся к порогу дома, и маяк выцветет в плотном тумане. Мне так неуютно! Эта ночь как-то особенно нехороша. Я поднимаюсь с постели и включаю торшер у кресла. Том слышит, а может, чувствует, и укоряет меня: - Ты обещала, что ляжешь спать, когда мы закончим. У вас уже половина четвёртого. - Посчитал? - Я не перевожу часы. Как легко ему даются такие вещи - наверное, актёрская раскрепощённость. Том на другой стороне океана не первый месяц, а всё ещё смотрит за мной. Он улыбается, я это слышу по шипению в трубке, лениво помешивает свой кофе, звякая ложкой; где-то рядом проходят люди. Молчание тёплое; я представляю, что на Томе лёгкая майка, а его кудри вычёсывает ветерок, и этот мир кажется мне параллельным - в моей комнате холодно и темно. Кресло будто сырое, зябкое. Я открываю книгу на последней странице. - «Рассвет. На цыпочках спустившись вниз, мистер и миссис Уилкес заглянули в свой дворик. - Она замерзла до смерти этой ужасной, холодной ночью, я знаю! - Нет, жена, посмотри! Она жива! На ее щеках розы! Нет, больше того - персики, хурма! Она вся светится молочно-розовой белизной! Милая Камилла, живая и здоровая, ночь сделала тебя прежней!..» - Кто это? - Брэдбери. - Неужели... я и не помню такой новеллы. О чём она? Я почти вижу, как его рот касается моего уха, шепчет, и Том стоит рядом - заглядывает через плечо. На самом деле, возле щеки у меня только накрахмаленный ворот рубахи и телефон. Конечно, я бы ответила, будь у нас время. Я бы сказала: «о том, как не продрогнуть и как вылечиться (или всё-таки заболеть?)», сказала бы это серьёзным тоном, глядя в окно. Но я сегодня и так болтлива, да и у Тома слышатся голоса. Его отрывают. Я чувствую, как маяк собирается рухнуть в туман. - О, сейчас, одну секунду, пожалуйста! - говорит Том не мне, а потом извиняется: - Мне пора. Слышишь? - Конечно, иди. Том допивает кофе, наверное, поднимается из-за стола; из-под тента просачиваются лучи, и Том жмурится (опять же, наверное). Мне даже не верится, что я не рядом, а он сам далеко не здесь. - Ты дочитаешь мне потом? Я позвоню сегодня ближе к обеду. - Моему или твоему? - Твоему, дарлинг. Мой только что кончился. Тянуть больше никак нельзя, и я прощаюсь. Откладываю телефон, смотрю на него, раз за разом прокручивая разговор в своей голове. Дом пугающе тих и опасен, а до рассвета ещё много глав, если читать сначала. На мне голубая рубашка с засученными рукавами, и сегодня она моя.
* * *
- «Фиалке ранней бросил я упрек: Лукавая крадет свой запах сладкий Из уст твоих, и каждый лепесток Свой бархат у тебя берет украдкой. У лилий - белизна твоей руки, Твой темный локон - в почках майорана, У белой розы - цвет твоей щеки...» - Это признание? - Это Шекспир, дарлинг. «...Каких цветов в саду весеннем нет! И все крадут твой запах или цвет». Голос так чист и нежен, что мне хочется слушать его, только закрыв глаза. Сейчас полдень, а солнца по-прежнему нет, оно слоняется где-то за тучами и не выходит. Возле моря все камни промокшие, а Том греет мне ухо, чтобы я заснула прямо сейчас. - Как шумно, - вдруг замечает он. Я лениво оглядываю горизонт, полный набегающих волн. - Ты знаешь, такое творится не первый день. - Размыло дорогу? - Не сильно. Я завела себе такие же часы и обхватила ими запястье. Какая-то чудовищная сентиментальность, свойственная ему, но не мне - а так, оказывается, приятно. Сидя в библиотеке, я теперь не гляжу бездумно в окно, а смотрю на пульсацию стрелок. Главное, не проговориться об этом. - Если ты прилетишь в Лондон, я прилечу к тебе. Том лежит сейчас в номере, сонный и немного прохладный - ему совсем не хочется думать о моём настроении. Прошёл всего месяц, и дело, наверное, в ноябре. - Я прилечу в Лондон. Но это не будет завтра, ты понимаешь? - Послезавтра? Том слегка улыбается, я слышу глухой смешок и сама начинаю растягивать губы. Но прежде всё-таки говорю: - Шторм продержится ещё неделю - так объявили сегодня. - Я постараюсь прилететь до того, как начнётся новый. А многим позже я включаю кино и усаживаюсь на диван, приглушаю свет в этой комнате, беру с собой шоколад и какао. У Джоанны всё так подходит под моё настроение! У неё полутона, и ветер, и кручи над чьим-то домом. А ещё, конечно же, Том.