* * *
Тень поднимается вверх и шарит рукой по стене - выискивает выключатель, а находит меня. - Damn! - тихо ругается Том, вздрагивает, а я уже нахожу в темноте его плечи и губы. - Я думал, ты спишь... А потом он рассказывает мне в ухо своим бархатным шёпотом, с поцелуями, так, что мне кажется - мы не встретились только сейчас, потому что и вовсе не расставались: - Представляешь, он подслушал нас и сказал: «Чёрт возьми, да вы стоите друг друга!», и дал мне отгул, - я не могла наглядеться, и улыбалась, наверное, как умалишённая, пока Том продолжал говорить, - а ещё сказал, что встречал многих поэтов, но очень мало тех, про кого складывают стихи. - Он назвал нас милыми или же идиотами? - Милыми идиотами, sweetheart. Милыми идиотами.
* * *
На маяке скользко, зато теперь есть новый фонарь. Мы оба любим смотреть отсюда на море, хотя, если честно, маяк - это слишком громко для маленькой башенки. В чужой куртке намного теплее, чем только в своей. И дома меня ждёт рубашка, которую я не надену. Сегодня я, наконец-то, засну нагой.
Honey
- Я уже набрала тебе ванную. Том улыбается с благодарностью, но недолго и вяло. Весь отель, как и улицы, пахнут какими-то благовониями, этот запах едва уловимый и от него клонит в сон. Мои ноги устало ноют - я сегодня истоптала все туфли, наверное, ни разу и не присев. А в Танжере тёплые ночи.
Я вешаю в шкаф наши вещи, слушая плеск воды. - Ты ужинала? - раздаётся из-за стены. - Я думала, ты ел со всеми. Заказать ужин? - Я спрашиваю про тебя, honey. Выдвинув чемодан из-под кровати, я ищу ночную одежду, но не могу на этом сосредоточиться - хочется пойти к Тому и показать, что я улыбаюсь. - Да, перед гостиницей есть кафе с местной кухней. Ты бывал там? - Сводишь меня завтра. Я прекращаю поиски и всё-таки заглядываю в ванную. Том лежит, откинувшись и закрыв глаза, в желтоватом свете его кожа похожа на воск. И колени торчат из-под мыльной воды. Он замечает моё присутствие и тянет руку, подзывая к себе. - Будут ночные съёмки, я должен выспаться. Но думаю, мы сможем и погулять. Покажешь, что тебе понравилось? Я наклоняюсь, когда вижу, что он хочет поцеловать; лицо, которое кажется бледным и холодным, на самом деле румяное и согретое. Том придерживает меня, чтобы я не отстранялась так быстро, и мне приходится опуститься на пол. Его рот целомудренно замкнут, нежен, и поцелуй сводится к долгому касанию губ. От него мне очень спокойно. - Я тоже. - Дарлинг? - Тоже скучала по тебе. Том смеётся, обдавая меня дыханием, и даже немного смущается. Он и сам этого не замечает, но на мгновение опускает глаза, словно на чём-то пойманный. Я целую его за это. - Мне жаль, что я так занят. Но ты, если захочешь, можешь прийти на съёмки. - И я не буду тебя отвлекать? - Нет, - после касания руки на щеке остаётся вода, - не будешь. Вода остаётся за ухом, на шее и за полой халата, ближе к груди. Я бы забралась к нему, придавив своим весом к ванне, накрыла бы бёдра бёдрами, ладонями - плечи, но в этом городе хочется спать. По крайней мере, сегодня. - Ложись, - угадывает он, - а я скоро приду. * * *
У кровати тяжёлый балдахин. Ткань тёмно-синяя и тёмно-жёлтая, под цвет мозаике на полу, и это странное сочетание, между тем, словно выражает весь город, его ароматы, людей. В неярком свете бра всё кажется туманным и сказочным. На улице кто-то играет, беря низкие ноты. - Такое здесь часто? - спрашиваю я, когда Том выходит, обвязываясь полотенцем. Я присаживаюсь на кровати, чтобы лучше видеть его. - Кажется, третий раз за неделю. Похоже на колыбельную. Если задуматься, можно представить историю - что-нибудь про томноокую девицу и любовь. Мне нужно переодеться и лечь нормально, но шевелиться не хочется. - Тут зеркало. Я смотрю на себя и думаю, кому было нужно встраивать зеркало под балдахин. Может, эта кровать раньше стояла в марокканском дворце. Может, это кровать наложницы, чтобы она любовалась собой и султаном, который навещает её по ночам. Может, кровать самовлюблённого принца. В ногах приятно покалывает. - Мне раздеть тебя? Я мотаю головой и встаю. Том ходит по комнате, разыскивая телефон, заводит будильник, убирает книги на тумбе в стопку, ставит стакан воды с моей стороны. Я нахожу лёгкую сорочку и задвигаю чемодан обратно под кровать. Трогаю узел халата, собираясь раздеться, и всё-таки говорю: - Зеркало на потолке - это странно. Но не говорю, почему. - Хочешь, я покажу, что нет? Я чувствую, как Том подходит ко мне. А потом всё крутится, резко и юрко, из меня вышибает дух - я пугаюсь. И от его хватки больно саднит под мышками. - Том! - Я разбудил тебя? Он улыбается, глядя на моё отражение из-за моего же плеча. Я лежу на нём сверху, спиной к груди, плотно прижав к кровати, но ему будто не тяжело - он крепко держит меня, когда я пытаюсь сползти. - Посмотри наверх, дарлинг, - шепчет он, и я невольно подставляю ухо под его поцелуй. И смотрю. Смотрю и краснею. Полы халата разошлись от движения, оголив нагие бёдра - это почти вызывающе; я подтягиваю ноги, чтобы Том не глядел на меня. Или чтобы я не глядела на Тома. Он опять улыбается. - Нет? Спрашивает, положив руки на талию, сжимая через халат, спрашивает и знает, как действует на меня. Я не могу оторвать взгляда от его пальцев, аккуратно развязывающих узел. Том стягивает ткань медленно, неспешно разглядывая меня; оголяет живот, грудь и плечи. Я понимаю, что хочу продолжения, ощущая жар и приятную тягу в паху, любуясь тем, как любуется мною Том. А потом его ладонь настойчивым движением отклоняет моё колено; я всё-таки пытаюсь противиться, притягиваю к нему второе, чтобы закрыться, но рука накрывает и его. Том замирает, впиваясь пальцами в мою кожу, и это похоже на безмолвное требование. Я ловлю его взгляд, уже цепкий и жаркий, а он глядит в ответ ожидающе прямо. Я откидываю голову ему на плечо и не вижу - чувствую, как Том разводит мои ноги в стороны, надавливая на них. От его взгляда напрягаются бёдра, воздух вокруг становится вязким и душным. Я не могу смотреть на себя так, как делает он - мне от этого стыдно. Его пальцы ползут вниз по внутренней стороне бедра, ласково, опускаются на живот, потом - на грудь. Он трогает меня, возбуждает: сжимает соски, целует шею и плечо вначале сухо и коротко, затем проводит вдруг языком, отчего я вскидываю к нему руки. Я могу только гладить влажные волосы и лицо, но этого достаточно, чтобы он понимал, как мне хорошо. Мне нравится слышать неровное дыхание и мандолину, лениво наигрывающую под окном. Эти струны томные, как сегодняшний вечер, и хотя желание разрастается, оно немного другое, чем прежде, чем когда-либо до. Я чувствую руку, опущенную вниз, наконец, трогающую меня, и мне кажется, что я всё же сплю - очень сладко. Том делает это сладко. Мне хочется выгнуться. Ноги сами расходятся шире, слабнут. - Умница, - хвалит он, и звучало бы грубо, если бы это сказал другой, - моя нежная леди. От каждого движения его предплечье гладится о мой бок. Я ощущаю оборот пальцев прежде, чем он происходит. Медленно, мягко, скользко. В голове тяжело и пусто - я позволяю себе махнуть бёдрами. Том смотрит на это, видит и с жаром смыкает губы в уголке моего рта, и хотя мне неудобно, я отвечаю. Наверное, затечёт шея, но я всё-таки поцелую его. А потом я ловлю себя на желании наблюдать. Страсть подстёгивает меня поднять глаза вверх, посмотреть, как незагорелая ладонь гладит, водит, надавливает; я почти сдаюсь. Почти сдаюсь, крепко