2
Когда мистер Моллой переступил порог кабинета, он был разительно похож на бегуна, прорывающего ленточку. Лицо его раскраснелось от жары и посерело от пыли; волосы растрепались и слиплись; ноги обрели такую самостоятельность, словно не зависели не только от тела, но и друг от друга. Словом, объективный наблюдатель испытал бы острую жалость, увидев обломки красивого, представительного человека.
Шимп этой жалости не испытал. Судя по виду, Моллоя провернули через сложный агрегат, а потом додавили грузовиками. Это Шимпу понравилось. Он бы с удовольствием вознаградил и механиков, и шоферов.
– А, вот и ты! – заметил он.
Моллой осторожно подковылял к креслу, судорожно схватился за ручку и с трудом сел. Коснувшись сиденья, он жалобно вскрикнул. Потом откинулся на спинку и мгновенно уснул.
Шимп смотрел на него с испепеляющей ненавистью. Мало того, думал он, что у этого гада хватило наглости приехать в «Курс», он еще принял кабинет за спальню! Ухватив бывшего друга за относительно густые волосы, медик дернул их несколько раз.
Это помогло. Мыльный выпрямился в кресле.
– А? – произнес он, моргая. – Что?
– В каком смысле?
– Где я?
– Сейчас скажу.
– О! – воскликнул Моллой, придя в сознание, и снова откинулся на мягкую спинку. Разговоры разговорами, но для того, кто проехал двадцать миль на истинном рыдване, удобства важнее. – Худо мне… – выговорил он.
Казалось бы, естественно, но бывший партнер вскипел еще больше и несколько секунд не мог найти адекватных выражений, если не учитывать бульканья.
– Да, – продолжил Моллой, – худо. Ну и велик! Особенно икры болят. И вон там, в подъеме. Хотел бы я, Шимпи, получить по доллару за каждый синяк.
– А мне что, не худо? – осведомился Твист.
– Хоть пятьдесят центов, – продолжал Моллой, – за каждый синяк, от ступней и выше.
– Если б у тебя так трещала башка…
– Трещит, – успокоил его Мыльный. – Солнце напекло. Прямо чуть все не бросил! Если б я знал, что…
– А мне-то, мне каково?! – заорал Твист, трясясь от жалости к себе. – Что твоя жена натворила, а? Деловому партнеру! Накапать сонных капель… Да что же это такое?!
Моллой обдумал этот вопрос.
– Она у меня порывистая.
– И еще лилию в руку сунула!
– Такая, знаешь, забавница. Молодость, молодость…
– Я тебе покажу молодость! Да как…
Мистер Моллой решил, что пришла пора назиданий.
– Сам виноват, Шимпи. Все корысть, все жадность. Не запросил бы шестьдесят пять процентов, ничего бы не было. Может порывистая натура это стерпеть? Не может. Ты лучше послушай, зачем я приехал. Согласен поделить по совести – треть на человека, – скажу хорошую вещь, плясать будешь.
– Плясать я буду только в том случае, если ты свернешь шею.
Моллой был неприятно поражен.
– Ну что это ты, Шимпи! Как можно?!
Мистер Твист поинтересовался, не ждет ли мистер Моллой, что при сложившихся обстоятельствах он, то есть Твист, его поцелует. Мистер Моллой этого не ждал, не ждал он и грубости. Грубость, надо сказать, к добру не приводит, равно как и жестокость.
– Если бы у тебя, Шимпи, так болела голова, – с упреком прибавил он, – ты бы знал, как горько, когда старый друг обижает.
Твисту пришлось немного побороться с непроизвольным бульканьем.
– Голова? – переспросил он. – С чего бы это? Вот у меня и впрямь болит.
– Ну что ты, Шимпи!
– Хочешь убедиться, выпей этих капель.
Мистер Моллой разумно уклонился от спора.
– Так вот, я тебе скажу, зачем приехал. Этот субъект нас обштопал.
– Какой субъект?
– Лестер Кармоди. Подозревал с самого начала.
– Что?!
– Да уж то. Сам слышал. Знаешь, что он натворил? Забрал сумку из шкафа и послал шофера отвезти ее в камеру хранения.
– Что?!
– То.
– М-да… – впечатлился мистер Твист. – Однако… Значит, она не у тебя?
– Нет, не у меня.
Мистер Твист не надеялся испытать радость ни в тот день, ни позже, но что-то похожее испытал. Тем самым он засмеялся, а потом – взвыл от боли.
– Вот и доигрались, – наставительно сказал он, когда перестал сжимать голову обеими руками. – Положеньице-то не лучше моего.
– Нам обоим плохо, Шимпи. Надо действовать вместе и как можно быстрее.
– Как это действовать?
– Сейчас скажу. Этот шофер привез квитанцию…
– …и дал старикану, да?
– А вот и нет! Племянничку. Молодому Кэрролу.
Потрясенный Шимп воззрился на Моллоя:
– Кэррол? Это который там, наверху?
– Он наверху?