Но Кеноби не нарвался. То, как Рина его отшила, принесло главкому Империи глубочайшее чувство удовлетворения. Дело даже не в Кеноби. А в том, что его ученица показала этим выходцами из Силы, что такое — настоящая сила. Не великая. Своя. Вытащенная и разработанная лично им и под его руководством.
Потому лицо хмурилось. А глаза были — как у довольного хищного зверя. Палпатин подозревал, что его ученик не лишён учительского честолюбия. Пусть брался редко. Зато делал качественно. Подбирал существа, которые чем-то его задевали. И как мог, вкладывался в них. Рина была первой из этой когорты. Выпущенной. Взрослой. Самостоятельной. Обученной. И теперь Вейдер смотрел через всё пространство на дело рук своих. И оно ему нравилось.
Что ж, прекрасно. Император не так часто видел своего ученика в столь хорошем расположении духа. Он и сам был доволен. Что ж, теперь послушаем, что передают с Корусканта.
— Обычная мечтательная поза паука перед тем, как лучше растянуть сети, — раздался негромкий голос из кресла. Анакин, оказывается, тоже следил за ним. Иронические смешинки в глазах давали понять, что он великолепно распознал удовлетворённую сосредоточенность своего повелителя. Перед тем, как распрямиться — и нанести удар. Как правило, смертельный.
Палпатин ответил ему доброжелательной улыбкой сволочного дедушки, который наконец-то нашёл старый бластер в ангаре. Он сосредоточился… и тут же отпустил нить. Подожди, — услышал молодой ситх на том конце связи. Просто: подожди. Не опасность. Неотложное дело.
Палпатин смотрел на Вейдера. Он достаточно часто, в отличие от других живых существ, имел возможность созерцать своего приёмного сына без маски. И последние сутки — достаточно интенсивно.
И вот теперь он смотрел на него, будто видел первый раз за долгие годы.
Бред, сказал инстинкт самосохранения. Ты всего лишь не выспался, и у тебя замылился глаз. Перестань обманывать себя миражами. Ты мучился ими на протяжении четверти века. В неравной борьбе со смертью. И каждый раз надежду выдавая за реальность.
Фиг, ответил инстинкту холодный наблюдатель-рассудок. Я точно знаю, что не нахожусь в старческом маразме. Что у меня всё в порядке со зрительным восприятием. А также с восприятием через Силу. Я адекватен и воспринимаю мир адекватно. Потому что если бы я четверть века кормил бы себя миражами и надежду принимал за реальность, я бы свихнулся. И проиграл. Адекватность восприятия — залог успеха. А Анакин всё-таки не умер. И я всё-таки император этой галактики.
— Что? — спросил Анакин. Император не так часто впиявливался в него взглядом.
— Ты ничего не чувствуешь? — спросил Палпатин со столь непонятной интонацией, что Вейдер непроизвольно подобрался.
— Что?
— Ну, например, что воздух в каюте стал определённо чище.
— Император…
— Анакин, я не шучу. Ты это ощущаешь?
Главком удивился. Прислушался к себе. Снова удивился. Он, безусловно, чувствовал себя в последний промежуток времени великолепно. Великолепно по сравнению с большим куском предыдущей жизни. Он получил гигантский психологический заряд от того, как Рина приложила Кеноби. Но…
Не только психологический.
Палпатин наблюдал за тем, как меняется выражение его лица.
— Да? — спросил он.
— Да, — ответил Анакин. — Ты включил какой-то новый режим? — кивок на помещение вокруг. — Чтобы было легче работать?
— Да, — ответил Палпатин. — А ещё этот режим очень хорошо влияет на цвет лица.
— Он менее синюшный? — пошутил Вейдер.
— Он вообще не синюшный. У тебя лёгкие болят? — не давая опомниться, спросил Палпатин.
— Болят, но… гораздо меньше.
— Раньше такое бывало?
— Нет, — Анакин встал и подошёл к встроенной панели. Выдвинул и развернул зеркало. Вгляделся.
Затем медленно повернулся и взглянул на императора. Его дорогой учитель сейчас забыл обо всём. О Великой Силе. О Кеноби. Об энфэшниках. О Трауне и, похоже, даже об Империи. Он впился взглядом в ученика с такой силой, как будто хотел вывернуть того наизнанку и немедленно узнать секрет. Для императора сейчас не существовало никого и ничего, кроме Вейдера и того, что с ним происходило.
Голос Палпатина был холоден и сух:
— Так мне не почудилось?
— Похоже, нет, — в тон ответил Вейдер. — Я действительно чувствую себя гораздо лучше. Это настолько явно и так давно не было, что я сначала даже не заметил. А теперь уверен.
— Что-то произошло, — сказал император. — Пока мы работали с пространством и Силой, что-то произошло. Вот только вопрос. Мы ли что-то сделали. Или с нами что-то сделали. То, что с тобой сейчас происходит, раньше не было возможно вообще. Если какая-то сволочь воздействует на тебя в каких-то своих целях…
Вейдер неожиданно засмеялся. Обычным бульканьем через горло. Но в его смехе было больше веселья, чем за все прошедшие годы.
— А ведь ты их убьёшь, если так, — сказал он Палпатину. — Я вижу. В этом случае ты их убьёшь. Но мне кажется, это не воздействие. У меня где-то на подсознании застрял момент, когда мне вдруг стало лучше. Он точно связан с чем-то, что сделали мы. Но я также помню, что в этот момент я был очень занят. И очень напряжён. Там происходило что-то серьёзное. И, естественно, к состоянию моего здоровья отношения не имело. Что-то делалось. Ради другого…
— Анакин, — напряжённым голосом сказал император, — помолчи, пожалуйста. Мне надо подумать.
Вейдер замолчал. Смотрел на Палпатина. Его учитель ловил за кончики ножек какое-то невнятное, но отчётливое ощущение. Глаза закрыл. Вбуравился куда-то в сущность памяти и мира.
А ведь ему это нужней, чем мне. Он четверть века угробил на то, чтобы меня вылечить. Без результата.
Император открыл глаза и глубоко, облегчённо вздохнул.
— Рина, — сказал он.
— Рина?
— Рина. И мир Великой Силы. Случайно. И только от того, что ей было запрещено убивать Кеноби. Твоя ученица — чудо. А я отныне пацифист.
— А чуть яснее? — спросил Вейдер. Он расслабился вместе с Палпатином. Он уже почти понял, но не допускал до себя знание. Пусть он скажет. Так правильней.
— Вспомни ощущения, — сказал император. Теперь он никуда не торопился. — И то, что было. Болван Кеноби выключил ей сознание, и девочка чуть не сорвалась. Её сущность хотела убивать. И, как ты знаешь, при угрозе жизни в состоянии отключения сознательной рефлексии она убивает неизбежно.
— Да, — сказал Вейдер, — я помню эту проблему.
— Проблема в том, что ей всё равно необходимо было себя обезопасить. Уничтожить опасность. Её обычная защита — уничтожение. Кеноби был непосредственной, материальной опасностью. От того, чтобы его убить, она удержалась, за что даю ей высший бал и аттестат зрелости. Но… почувствовал? Мы сами ставили это ей. Перенаправление удара. Если есть возможность. Нельзя уничтожить непосредственный источник опасности, уничтожь то, что делает его опасным. Замени на допустимый вариант. Она это и сделала. Интуитивно. Думаю, она ещё сама не понимает. Возможность такого нами просто не рассматривалось. Что делало Кеноби опасным и сильным?
— Связь с Силой.
— Вот по этой связке она и шарахнула. Перекрыла ему кислород. Но одновременно она перекрыла кислород Силе. Или чему-то, очень похожему на неё. Вроде бы в одном локальном месте, но… то ли мы тогда были плотно подключены к этой связке. То ли разрыв в одном месте на таком уровне может повлиять на состояние связи вообще… Ты понял?