— Телохранитель Скайуокер на службу прибыл! — отсалютовал он канцлеру живой рукой. Палпатин взглянул на него внимательно, снизу вверх. Анакин оглядел кабинет. Канцлер поднялся с места, не произнося ни слова. Кивнул — они из официального красного кабинета перешли в небольшой личный.
Обитый по стенам тёмной тяжёлой тканью. Он машинально коснулся обивки кончиками пальцев живой руки, сняв с неё перчатку. Рука, продолжая взмах, с тёплой бархатистости скользнула на гладкий холод металла. Отлитые фигуры, будто перетекающие одна в другую. Ему нравилось. Ему вообще нравилась странноватая элегантность обстановки канцлера. Его вкус.
— Ну? — спросил Палпатин.
— В будущем устройстве будущей Республики, — ответил он, убирая руку от фигуры и вновь надевая перчатку, — я стану первым советником президента.
— Поздравляю, — сказал канцлер. — Когда избрание?
— Нового президента?
— Его тоже.
— Судя по всему, одновременно с концом войны, — он усмехнулся углом рта и уставился в стену. — Вообще, конец вашей войны — это необыкновенно привлекательная точка отсчёта для всех и каждого. Джедаи готовятся нанести свой завершающий удар одновременно с окончанием войны. Мотма…
— О-ооо, — Палпатин засмеялся. — Девочка Мотма?
— Девочка Мотма и собирается стать президентом.
— Я в ней никогда не сомневался. А почему — президентом?
— Новое название должности должно символизировать новые принципы новой Республики.
— Даже новой республики?
— Конечно, — с иронией ответил он. — Старая — это коррупция и развал. А новая, под чётким руководством президента Мотмы и её помощника-джедая…
— О.
— Угу, — он усмехнулся снова.
— Это немножко легкомысленно?.. — полувопросил, приподняв брови, Палпатин.
— Не думаю, — ответил он. — Это достаточно прочно и одновременно опасно. Я о союзе джедая с президентом…
— Да?..
Он рассеяно кивнул, задумавшись и покусывая губу.
— Понимаете ли, — сказал он медленно, — я передаю информацию, не интонацию.
— А что с интонацией?
— Если бы я взял будущего президента прямо там, на кушетке, она бы не возражала… Что вы смеётесь? — он стал улыбаться.
Канцлер смеялся беззвучно, всё его лицо сморщилось сотней весёлых морщинок.
— Но это же замечательно.
— Замечательно? — теперь он приподнял брови. — Не хотите же вы, чтобы я…
Окончание фразы утонуло в громком искреннем смехе. Анакин стоял, смотрел на канцлера, продолжал улыбаться. Всё свободней.
— Нет, — отсмеялся Палпатин, — такой жертвы я от тебя не требую. Да и ни к чему она. Пользы нет, только опасность скандала. Но влюблённая женщина…
— Опасна, — закончил он. — Очень опасна, мой повелитель.
Палпатин вздохнул и кивнул.
— Я попытался быть убедительным в роли рыцаря и джентльмена, который верен своей жене. И в роли начинающего политика, который… — он оборвал себя. — Надеюсь, получилось, — он взглянул на канцлера. — Благодаря тому, что я уже столько вращаюсь здесь, в сенатской среде… и благодаря вашим урокам хороших и политических манер. Потому что я настоящий… — он замолчал.
— Ну-ну? — с любопытством спросил Палпатин.
— Вам с лексикой моего детства или без оной?
— Там есть цензурные слова?
— Да. Есть. Мотма.
Они расхохотались оба. Анакин потёр лоб и покачал головой.
— Большая политика, блин. Дама практически расставляет передо мной ножки — и это называется большой политикой.
— Большой и грязной, — согласился Палпатин. — Поверь, это всего лишь один из мотивов. Может быть, достаточно сильный. Но. Это не отменяет того, что она хочет заполучить тебя как союзника. Масштаб, — канцлер улыбнулся. — Будущий. И настоящий. Эту даму привлекают умные существа. И в личном. И в политическом плане. Всё естественно.
— Слишком.
— Да, — канцлер задумчиво посмотрел на него. — Слишком. Не в смысле того, что я сомневаюсь в мотиве. Он есть, он реален. Ты не мог ощутить ложное чувство. Но этот мотив опасен, как опасна любая любовь. Нет, страсть. Она — неконтролируемая эмоция. А политика — это холодный ум и игра на чужих эмоциях. Я лишь хочу сказать, что ты не должен расслабляться, — с иронией закончил канцлер.
— Спасибо, — ответил Анакин. — Щаз расслаблюсь, буду кайфовать, вести жизнь сибарита, каждый день посещать косметолога и солярий, да, надо ещё будет апартаменты себе отбить, там всё сделать в изысканном набуанском стиле… — он подавился смешком.
Палпатин выжидающе смотрел на него.
— Ну, хорошо, — сказал Анакин и снова потёр лоб рукой. — Суть комбинации в следующем. Спровоцировать джедаев на ваше устранение…
— Хм…
— Что?
— Очень неплохая мысль, если честно.
— Какая?
— Устранить меня руками джедаев.
— А, — он улыбнулся. — Я тоже… оценил. Так вот, спровоцировать их на это в нужный момент. Так, чтобы поймать за руку за этим действием. Таким образом иметь суперзаконный повод для того, чтобы прижать к ногтю Орден. Республика вас оплачет, причём первым будет рыдать Совет Верных. И на волне возмущения новый президент со своим новым советником начнёт новые реформы.
— Ты там конкретно зачем? Именно в этой комбинации?
— Ну, я не успею вас защитить, но успею к моменту, когда джедаи будут стоять над вашим хладным трупом. Так, чтобы никаких сомнений не было. Поймаю на месте преступления.
— О как.
— Да. И рыдающая Мотма одновременно избавится и от вас, мой повелитель, и от Ордена, который слишком усилил свои позиции в войну, и вообще… Понятное дело, чтобы создать такую ситуацию, а главное, чтобы в результате наступила не анархия, а правление нового и достаточно конкретного президента, требуется работа и работа. В том числе моя, — он очаровательно улыбнулся. — Меня, как очень приближённого к вам лица. Вы, конечно, хитрый и умный, но и я не дурак. А тут ещё козырем моё форсьюзерство и чуткое руководство Мотмы… Канцлер. Амидала вам говорила об этом плане?
— Нет.
— Моя жёнушка заодно с ними.
— Может, она просто не успела, — задумчиво сказал канцлер. — Она не может сразу и при всех срываться ко мне. И с тобой при свидетелях говорить не может.
— Всё хуже.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Первое, она организовала нам с Мотмой встречу.
— Каким образом?
— Обычным, — ответил он, вновь глядя в стену. — Ну, вы знаете. Она в курсе того, что я шпионом Ордена у вас. Она также в курсе, что я терпеть не могу Орден. Но она не в курсе, что вы — тоже форсьюзер, мой повелитель. А вы обсуждали с ней и с избранными из Совета Верных вашу будущую антиджедайскую политику. Понимаете ли, она знает, что я, как ваш помощник и телохранитель, есть исключение из правил. Но… — он засмеялся. — Она знает, как вы умеете использовать людей. Ас в деле. И то, что меня не убьют при условии моей к вам лояльности, она знает прекрасно…
— А-а…
— Да, мой повелитель, — он усмехнулся. — Именно. Она объяснила мне, как видит наше будущее. Вы будете мне мило улыбаться и использовать по-чёрному. Но это не страшно. Страшно то, что вы, безусловно, введёте драконовские антифорсьюзерские законы, и, как только я попробую рыпануться, мне тут же всё с той же милой улыбкой объяснят, насколько я неправ. И насколько положение одного, пусть самого сильного, форсьюзера, зависит от благорасположения к нему главы государства. И она логична, канцлер.
— А ещё она ревнива.
— Не без этого, — в который раз усмехнулся он. — Но и логична тоже. Вы — манипулятор экстра-класса. Вы — очень сильный политик. Сильный человек. Против вас у неё — у нас — нет шансов.
— А против Мотмы?
— Да прежде всего Пад прекрасно видит, что та в меня влюблена.
— О…
— Она мне прямо это сказала.
— А что она сказала ещё? — Палпатин неожиданно ловко подобрал полы своей очередной официальной и пышной одежды и сел в кресло. Приготовился слушать. Усмешка Анакина, который смотрел на него, стала улыбкой.