Конечно, эта версия во многом снимает вину с его любимых детей, и оттого мила сердцу самого Палпатина, и он необъективен — но предположим. Предположим, что так и есть.
И в этом случае всё равно любая глупость на солидный процент оставалась делом сугубо добровольным. Что и доказал Вейдер, послав свою «кровиночку» к чёрту. Точней, использовав его как элемент комбинации. Может же, может! — как с Амидалой. Но не хотел. Тупое упрямое замыкание с полного согласия замкнувшегося индивида.
Нет эмоций, есть покой. А если есть эмоции — тебе же от них будет хуже. Мммм, как сказал бы зелёный гремлин. Освободись, помедитируй. Отключись от эмоций. Они доведут до такого …
А что, правота его подтверждена практикой. Тот же Мустафар… Палпатин вздохнул, быстро и резко. Это сейчас Вейдер может проанализировать, разложить. Потому что — прогорело. А тогда… Он-то знал, что хуже всего бывает на стадии умирания любви. Точней, на стадии прозрения истинного лица любимого существа. Да и своего, наверно. Без золотой маски любови, которая требует от существа совсем не того, что нужно ему. То, что нужно — ей. Любовь — хищница, паразит на мозгах человека. Крючок любви крепко вонзён в требуху. И на стадии освобождения от морока он сильно начинает ощущаться. И боль в кишках принимается за обострённую боль любви. Метания. Искания встреч (почаще, почаще), которые нужны не потому (как думают), что без любимого лица не можешь жить, что вода оно и воздух. А потому что гаснущий огонь требует топлива. И всё больше. Всё чаще. Ибо идёт дождь, а дрова всё более гнилы и непригодны.
И оттого сильней боль. Ссоры, скандалы. Пылкие примирения. Эка, керосинчику в дрова ливанули. Как жарко горит наше любовное пламя! Как тухло пахнет…
А связка остаётся. Именно связка. Связывание в одно. Верёвки трут. Привычка к вдавленным в тело верёвкам. Привычка к плотному прилеганию спина спиной. К тяжёлому дыханию рядом.
Любовь. За такой любовью всегда идёт усталость. Ежели свободно существо. Палпатин невесело усмехнулся. Вот и на них отыгрались — тоже. Привязка благодарности и любви. Пошла она, эта любовь. От неё только смерти больше.
Но именно из-за того, что чувство себя изживало, Анакина и скрутило. Ровное пламя не так заметно, как то гаснущий до углей, то рвущий до неба яростный огонь, подпитанный горючим. В умирающей любви, умирания которой не хотят видеть — всё и происходит. Вот то неровное чувство и сбросило его в огонь. Что сказать? То же, что и Йода: не люби. Целей будешь.
Сбился с темы? Нет. Пожалуй, нащупывает пути. Кругами, за ниточки отпущенных событий.
Нет эмоций, есть покой.
Нет невежества, есть знание.
Нет страсти, есть ясность ума.
Нет хаоса, есть гармония.
Нет смерти, есть Великая Сила.
Ну-ну. Строчки, отчеканенные в его голове, как у какого-то правоверного джедая. Выкристаллизованное пятистрочье. Из какой древности. Из той, в которой не было только Храма — нормального космического сообщения. Отзвуки веры…
Веры. Устаревшей религии. А что? Нет разве? Вера, религия, связь. Связь этого мира с миром Великой Силы. Гармония, Знание, Покой. С большой буквы. Устоявшиеся категории идеального состояния мира. Джедаи, которые гасили в себе любое чувство. Считали помехой эмоциональный фон. Они не мазохисты. Отношения Ордена и государства — отдельная тема. А вот техники очищения живого существа от эмоций, чтобы оно могло воспринимать Великую Силу без помех — к политике отношения не имеет. Только к внутренней духовной практике. В некотором смысле имеет отношение к этике. Не этике обращения с миром живых существ, а этике обращения с миром Великой Силы. Или скорей… гигиене. Сильный эмоциональный фон не даёт слушать Силу. Вместо этого существо слышит себя. Но при этом оно ещё передаёт свой эмоциональный поток Силе. По Силе проходит волна. А Силе волна не нужна. Судя по всему, её нормальное состояние — гармоничный покой. Ровный энергетический фон? Не значит, что он не развивается. Но развивается сам, по собственным гармоническим законам. Живое существо не должно…
Вообще, гармонии Великой Силы очень мешает органическая жизнь, внезапно подумал император. Улыбнулся своей мысли. Затем улыбка исчезла. Он задумался. Так оно и есть. Великой Силе очень мешает белковое образование под названием жизнь. Дисгармоничная. Пожирающая самою себя для того, чтобы жить дальше. Вспыхивающую дымным пламенем эмоций. Ни разу не поддающуюся контролю. Жизнь сама не знает, чего хочет. Убьёт, а то и совершит самоубийство. Зачем Великой Силе нужны отростки в виде живых существ? Тем более разумных.
Зачем Великой Силе понадобилось порождать жизнь? Жизнь — что микроб…
Он зацепился за эту мысль. Непроизвольно. Будто впился крючок. В основание головного мозга. Жизнь — что микроб. Микробы… Какие микробы? А, ну да. Великая Сила — мидихлориане, которые, конечно, не микробы, но простейшие микроорганизмы. А по отрывочным фрагментам, сохранившимся после уничтожения библиотеки на Аркании, был такой учёный-ситх Сайндрис Вел, и он считал, что мидихлориане после налаживания прочных пространственных связей распространились по галактике подобно эпидемии. Отсюда аналогия с микробом, безусловно…
Палпатин неожиданно для себя резким движением выдернул руки, с силой вдавил основания ладоней в виски. Стоп. Что-то здесь есть. Что-то необычайно важное. Думай.
Здесь, на «Исполнителе», среди прочих ячеек электронной системы, доступные лишь для Вейдера, императора и их учеников — хранились дубликаты всех тех записей и книг, которые удалось спасти от времени и идеологического вандализма живых существ. Записи и книги одарённых. Одарённых как таковых. Как бы их потом ни называли.
Что-то передавалось из поколения в поколение по ситховской цепочке. Что-то (очень многое) обнаружилось в джедайском Храме. За четверть века Империи всячески поощрялись поиски и разработки того, что могло остаться от подобных существ и школ. Ситхов, джедаев — не важно. От тех времён, когда не было ни ситхов, ни джедаев. Не было терминов таких. Было другое. То, что открывалось со страниц старых записей. Из скрипов и шорохов полустёртых голосовых дорожек.
Безграничное удивление. То ли ужас, то ли восторг. Тот удивительный факт, что, за небольшим исключением, на всех планетах галактики, среди всех видов, во всех секторах — ряд существ обладал возможностью чувствовать мир совершенно особым образом. В эпоху первых контактов, при столкновении двух чуждых друг другу видов, одарённые представители их обоих ощущали себя близкими и родными — и чуждыми тем двум, к которым каждый из них биологически принадлежал.
Одарённые. Как бы у каждого из видов ни работали мозги. Сколь чуждым ни был стиль мышления. Культура, само проявление жизни. Отдельные представители разных видов, которые обладали чувством, недоступным большинству их собратьев, встречались лицом к лицу — и с изумлением понимали, что это лица — своих. Они порой способствовали погашению конфликтов и войн… а подчас их только раздували. Первое вошло в учебники, второе — нет. Конечно, одарённым было гораздо легче понять и договориться друг с другом. Но именно друг с другом. А не с собственными представителями военных и властных структур. Их чаще воспринимали как пособников врага — их, способных напрямую войти в контакт с представителем другого вида. И гораздо чаще, нежели чем патриотическая помощь в дипломатических кругах, происходило иное. Одарённые двух видов, столкнувшихся на пространствах войны, оставляли два своих вида грызть глотки друг другу. Объединялись и уходили. Вместе. Создавали сообщества. Для себя.