Болван, болван, болван… Великий общегалактический император. Ситх. Ага, император. Да, ситх… Вырасти на кораблях, скрываться по нижним ярусам разных планет, выживать, слушать бред, тёмный бред существа рядом, которое яростно, фанатично хранит в себе то, что осталось от Тёмной стороны силы, все ситховские практики, всю ярость, непримиримость, боль, тьму… Месть, война, месть… Вырасти в мире, который напоен багрово-чёрной ненавистью, быть в мире вымирающих, убитых, уничтоженных, подвергнутых геноциду, и смотришь в глаза учителю и знаешь: почему. Почему такое истребляли, почему такое не должно жить. Внешнее хладнокровие, внутренний огонь… Это было так давно… И желание, дурацкое желание молодого человека — выбраться наверх. Стать… стать… Тем, кем он стал.
Там легче, да? Легче наверху, просто в политике, от которой получаешь массу удовольствия. Интриги, реальные игры с жизнью и смертью, масса знаний и опыта, талант, прежде всего талант. Полнокровное бытиё… но оно уже разрушено, тем самым, багрово-чёрным ядом. Отравленный, пущенный в кровь поток. Рождённая на глубине рыба, которая не может, не умеет жить в верхних слоях…
Если бы всё было так просто. Помимо яда в крови — ещё и долг. Перед лицом учителя, за которым стояли мёртвые лица. Ощущение шаткой реечки под ногой: последний. Один, последний в мире. В мире, который забыл твоё лицо. Потому что ты миру — не нужен.
Ученики. И выживание. И политика. И острое желание: наполнить этот зажравшийся мир подобными себе. Такими, как Рина. Такими, как Вейдер. Анакин. Анакин, у которого было слишком много от того же яда. Он хотел изменить мир… под себя. Он жаждал той же глубины.
Попрыгай тысячу раз — может, притяжение отпустит. Погрози пальчиком солнцу — может, раньше взойдёт. Что им вообще было надо? Заключить бы договор, переформировать дышащее на ладан государство, встать во главе, растить его, править. Зачем поднимать от дел глаза, зачем грозить пальчиком солнцу, зачем прыгать? Не смешите меня, тоже мне — главком и император. Делом надо заниматься, делом! Они должны были… должны…
Да, должны. Талант — долженствование. Развивай — и будешь. Почему нет? Они и были. Они с Вейдером очень неординарные люди, и команда у них отличная. Империя получилась на славу.
А жизнь?
Задуматься так: а что им нужно? Чего мы хотим, чего не достаёт, вообще-то? Здоровье для Дарта Вейдера? Да. И для императора тоже. Но Мустафар… сам Мустафар… произошёл потому, что Анакин хотел…
Палпатин обнаружил себя стоящим у стены, обхватывающим руками. Анакин слишком много хотел. Полноты жизни. Полноты смерти. Полноты… сразу и всего. Лавы, любви, войны, разрушения, творения, боли. Любой эмоции, любого дела. Вечный бзик. Всегда чего-то искать. Нашёл, доискался. Инвалидности, лавы. Или нет? Иди не доискался? Что знает Палпатин о Вейдере? Что вообще знает император о своём сверхзамкнутом ученике? Больше, чем остальные. Меньше, чем нужно. Гораздо меньше. Догадывался о многом. Возможно, об очень многом. Но не до конца.
Слишком сильная привязка. Слишком сильная обособленность. Он никогда не мешал его мыслям, его дороге. Никогда не претендовал на него… старик.
Никогда?
Палпатин закусил губу. Вдохнул. Выдохнул. Скептически себе улыбнулся. О чём он думает? Зачем он думает? Ему надо понять, что за силу они используют, помимо Великой. А вместо этого — лицо его учителя. Его учеников. Пламя Мустафара. Через пространство — смех и ярость. Все умершие тени. Все живые глаза. Вся боль. Весь гнев. Всё преодоление. Всё то, что дрожало и переливалось в его руках.
Кого мы ищем во тьме? И зачем мы туда уходим? И для чего нам нужен огонь? И почему к концу жизни в нас остаётся только пепел? Извечное желание силы — для чего? Да для простого. Чтобы не раствориться в пустоте…
— …Учитель…
Рина
— Хочешь чаю?
— Что?!
— Ты ещё подпрыгни, — посоветовала Рина Кеноби. — Как будто я предлагаю тебе яд. Ситхи тоже пьют чай. И едят. Мы ещё не настолько преобразовали свою сущность, чтобы питаться эманациями Великой Силы. Или кровью. Или излучениями, исходящими от живых существ в момент боли или смерти.
Кеноби с удивлением посмотрел на Рину. Она не шутила.
— Вы об этом думали? — спросил он непроизвольно. — Чтобы питаться эманациями…
Замолчал.
— Ты даже не представляешь, о каких вещах мы думали, — отозвалась она. — Боль тоже пища. Только хреновая, доложу я тебе. Так чай будешь?
— Ты думаешь, что можно?
— А что? Разве… — она запнулась и засмеялась. — Да, а не внутривенно ли… С ума сойти. С вашим миром Великой Силы, с рождением из пустоты, из…
— Стой. А как это вообще выглядело?
— Что?
— То, как я здесь появился.
— Не ручаюсь, что я всё это видела обычным зрением, — она фыркнула, — но зрелище было, мягко говоря, странным. Ты сконденсировался. Проступил контуром сквозь воздух. Потом туманом. Можно было почувствовать. Хотя бы как влагу. Потом ощутимей и сильней. А потом в какой-то момент это стало вполне обычным, пусть мокрым и тяжело дышащим телом.
— Одно проступало сквозь другое, — неожиданно для себя не просто спокойно — философски-раздумчиво — сказал Кеноби. — Постепенно. Вот как. А испарился я отсюда единомоментно.
— Да? — на него посмотрели с трезвым любопытством. — Испарился?
— Я испарился из этого мира.
— Поздравляю. А что сожгли в крематории?
— Где?
— В крематории Звезды смерти.
— А что там сожгли?
— Тело.
— Чьё?
— Твоё.
— Что?
Рина коротко фыркнула.
— Твоё тело, господин Кеноби. Что в этом странного? Ты же умер.
— Там не было моего тела. Я переместился в Силу полностью.
— Значит, на Звезде была коллективная галлюцинация. С формой, объёмом, твёрдая и вполне тяжёлая. И даже с брюшком.
Оби-Ван с искренним изумлением смотрел на Рину.
— А? — спросила она. — Ты не в курсе?
— Я перешёл в мир Великой Силы, — повторил он. — Я этому учился двадцать лет. У Куай-Гона на Татуине.
— Угу, — ответила она. — А я — у Экзар Куна на Явине. Обучение через Силу. Круто.
Насмешливые, холодные, недобрые глаза.
— А пошла ты… — неожиданно для себя ответил Оби-Ван.
— Никуда я не пойду, это мой корабль, — она на мгновенье стала чуть рассеянней, будто прислушивалась к другому. — Не знаю, Бен, что ты ощущал и что ты видел. А вот твоё тело на Звезде видела туча хренова народа. А ещё фиксировали дроиды. Так что это или крутая галлюцинация, или тебе что-то не договорили. Или причудилось.