— Они оба в рабочем режиме?..
— Мы на учебных не тренируемся с четырнадцати лет. Или… — она посмотрела на него. — Как у тебя сейчас с координацией?
— Дело не в этом. Я джедай.
— А я — ситх. Какая разница?
— В фехтовальных школах.
— Фррх… тебя это заботит?
— А если я тебя убью?
— Попробуй.
Он усмехнулся, пожал плечами, поудобней перехватил рукоять и — аккуратно — нанёс удар.
— Нда, — сказала Рина, выставив блок, — печально.
— Я — осторожно, — ухмыльнулся Оби-Ван.
— Какая вежливость.
Он стал наносить удары. Быстро, чётко, грамотно. Сначала он сдерживал себя, но клинок неизменно встречал другой на своём пути — и Бен позволил себе полную скорость. Отсветы пламени ложились на лицо девчонки, её руки двигались, оставляя неподвижным тело, глаза были спокойны и холодны.
— Неплохо, — сказала она. — И даже красиво.
Он остановился.
— Что?
— У тебя очень чёткие удары, — сообщила она ему. — Классика. Теперь ты.
Он чуть не пропустил первый удар — очевидно, у ситхов и в учебном поединке было принято нападать без предупреждения — и перестал различать их на десятом. Полыхало отовсюду, и он сам не понимал, что делают его руки и как они носят меч. Чёрные глаза девчонки смотрели в упор, и на каком-то ударе у него мелькнула мысль: это же убийство, он атаковал сам, точней, пытался атаковать…
Лезвие чиркнуло его по рёбрам и взлетело в блок.
Секунду они смотрели друг на друга — выключили мечи.
— Ты специально отвела меч? — спросил Бен.
— Мне не нужны две твои половинки.
— Ну, удовлетворена?
— Вполне. Для человека, который недавно не мог даже ходить, ты дерёшься — ой-ёй.
— Могла бы дать мне сначала привыкнуть, — пробормотал он. — Медленней бить.
— Зачем? У тебя получилось.
— Я сам не понял, как.
— А зачем? Ты отбился.
Он буркнул:
— Как вы с такой тягой к экстриму друг друга не убили?
— Получилось, — ответила она.
— Убить?
— Не убить.
Оби-Ван неопределённо усмехнулся. Кивнул на панель управления:
— Что за планета?..
— Эльгир, частная собственность Бейла Органы, — ответила Рина. — Знаешь такую?
Оби-Ван мотнул головой.
— Он зарегистрирован под другим именем и как другое лицо.
— А как вы давно узнали?
— Меньше суток назад.
— А… связь?
Рина постучала себе по лбу:
— Здесь.
— Вы можете говорить друг с другом? В гиперпространстве?
— Можем. И не только так. Правда, — добавила она, — это распространяется на очень немногих существ. Тех, кто настроен друг на друга. Что тебе сделал Бейл?
— Это я расскажу ему лично при встрече.
Рина приподняла брови:
— У него амнезия?
— Я её вылечу.
— А ты целитель.
— Да. Сабером по морде. Очень хорошо лечится любая амнезия. Что ты смеёшься? — добавил он почти агрессивно.
— Я не смеюсь. Я улыбаюсь.
— Всё равно, — сказал он и усмехнулся сам.
— В общем, — сказала Рина, — на этой планете собралось всё руководство Альянса. И мы хотим его прижать. Они с кем-то связаны. С кем-то из мира Великой Силы. И мы…
— Ты сдурела?
— Очень хочется думать именно так.
Оби-Ван в молчании покрутил рукоять меча.
— Мне почему-то не нравится ни одно моё имя, — неожиданно сказал он.
— Да?
— Оби-Ван. Кеноби. И даже Бен.
— Ну, назовись Дарт Обиванус.
— Тьфу на тебя.
— Тогда Обиванус Лайт.
— Ещё раз тьфу.
— Тогда объясни, чего хочет твоя тонкая натура.
— Моё настоящее имя.
— А Бен — это что?
— Это издевательство, а не имя.
Рина стала хохотать.
— Ну, придумай себе новое! Тоже, мучения какие!
— А ты просто Рина? Без Дарт?
— Ага. Я — Дарт Ринус. Есть ещё Дарт Марус, Дарт Тийенус и Дарт Рикус, но об этом не принято говорить вслух…
Она посмотрела на свалившегося от хохота в кресло пилота Оби-Вана и весело пожала плечами.
— Ты… — сказал тот, выходя из смехового припадка, — ситх с плоским юмором… Оби-Ван Кеноби, — сказал он неожиданно с совершенно иной интонацией и даже другим голосом. Более глубоким, звучным, официальным. — Рыцарь Кеноби.
— А…
— Что — а?
— Бэ.
— Пошла ты, зараза.
— А ты нормально говорить умеешь.
— Да?
— Да.
Он хмыкнул и посмотрел на свои руки, лежащие на коленях.
— Татуин, — сказал он.
— Мм?
— Татуин. Тебе не понять.
— Я попытаюсь.
— Татуин, — повторил он, будто краденную драгоценность. — Вечная жара, воздух, который колышется, как пламя. Пламя песка, пламя двух солнц. Воздух горит. И спёртая, настолько, что можно резать ломтями, тяжёлая духота в помещении. Потом наступают сумерки. По очереди касается горизонта каждое из двух солнц. Наступает прохлада. Потом, сразу — холод. Тоже — как пламя. Чистое, ясное, ледяное. Звёзды острыми точками продавливают взгляд. И впереди — вся жизнь. Которой уже не будет…
— Ага…
— Что — ага?
— Ага.
Он долго смотрел на неё.
— Странная ты.
— Ага.
— Твой мастер от тебя никогда не бесился?
Она улыбнулась:
— Бывало…
— Двадцать лет — как вздох. Однажды понимаешь, как плотно сжато время. И как оно становится ничем. Сыплется песком… Песком или…
Пеплом.
— Бен.
— Что?
— У тебя была уникальная возможность.
— Какая? Где?
— Там. На Татуине. Ты остался наедине с собой. Казалось бы — только думай… Ты бы мог стать наёмником. Мог бы создать семью. Сделать любую глупость. Ты, в конце концов, мог улететь хрен знает куда, и жить так, как хочется тебе. Но ты…
— Я хотел жить на Татуине! И — какая же ты дура. В галактике гонялись за мной. И прощупывали на применение Силы.
Матовые тёмные глаза.
— Жизнь была кончена, неужели не понимаешь? Мой мир был разрушен. Мне осталась только месть. Как вам, — он усмехнулся, — тысячу лет до этого дня.
— Может быть, — сказала она. — Может быть.
— А что?
— Я думаю. Представляю себя на твоём месте. И, честно говоря, не знаю. Мне б, наверно, хотелось жить самой по себе. Но, наверно, если б убили тех, кого я считаю своими, я тоже мстила. И, наверно, не успокоилась бы, пока… И наверно…
— Что?
— Ничего, — ответила она.
Он почему-то не стал настаивать на ответе. Ему показалось: он понял. Вместо этого он провёл ладонью по лбу:
— Дело не в том…
— Да?
— Месть — это важно, но…
— Да?
— Дело было не в мести.
— Серьёзно?
— А ты? Думаешь, я не понял? Ты сейчас думала про поколения своих. Знаешь, о чём ты ещё думала?
— Да. О программе.
— Да, — повторил Бен. — О программе… Они — вы — ситхи — были буквально запрограммированы своими учителями — а те своими — не только на то, чтобы выжить. Они были сознательно выращены в непримиримости к любой другой точке зрения на мир, нежели своя.
— Да.
— Это было воспитание, направленное на создание определённого рода личности.
— Да.
— А где свобода?
— Какая свобода?
— Свобода!
— Ты ищешь свободы?
— Да!
— И нашёл?
Он засмеялся.
— Я нашёл Татуин… Так у ситхов тоже нет свободы?
— Постой, — терпеливо сказала Рина, — а есть ли она вообще?
— Я бы мог стать наёмником, — издевательски бросил Кеноби, — мог бы создать семью, мог бы улететь хрен знает куда — но вместо этого я сидел на Татуине и ждал, ждал, ждал — когда вырастет Люк, когда сын Вейдера сможет отомстить за нас отцу. Какого чёрта ты тыкаешь мне в выбор, которого не может быть?
— Ты хотел отомстить?
— Я хотел добить. У меня не получилось.
Она так внимательно смотрела на него.
— Я не понимаю, — вдруг сказала она, — зачем тебе это было нужно?
— А вам? Вам, тысячу лет жившим ради мести?
— Нам нужна была власть.
— Вот как.
— А месть… Не только. Просто месть концентрирует и не даёт расслабляться. На протяжении тысячи лет жизнь каждого из ситхов определялась целью. Тем, что было вложено в него в детстве. Определённый внутренний каркас мировоззрения, который заставлял их действовать так, а не иначе. Не растворяться, а противостоять. Было необходимо сохранить определённый тип личности. Который был уничтожен.