Да, конечно. Слова. Одни слова. Почему я тебя слышу? Иллюзия, конечно. Ты сейчас далеко, в той глубине мира боли, из которого ещё не скоро выберешься обратно. Видя, как ты выпил все силы из своей жены, чувствуя твою волю к жизни, я впервые подумал: а правильно ли я поступил? Почему я решил, что не добить – лучше? Что для тебя именно этот исход поединка будет наиболее страшен? Что, возможно, если ты выживешь, твоя жизнь в боли и подчинении немощи своего тела, окажется…
Ах, я болван. Почему?
Я помню Татуин. Жаркое солнце. Если бы я был со своим учителем, я бы не позволил ему взять тебя. Я помню чувство ужаса. И изумления. Когда сидел в корабле, ночью – держал перед собой результат анализа крови какого-то нищего паренька, встреченного случайно. Прибор пищал и зашкаливал, и превосходил любой уровень, который мог быть встречен.
Больше, чем у Йоды.
Этого не может быть.
Невозможно. Опасно. Преступно. Преступно то, что какому-то пареньку так щедро и так задаром дано то, на что другие не могут даже надеяться.
А на корабле я понял и то, что мальчишка был свободен.
Я глотал это слово, как кровь, я смеялся над своим учителем, я впервые открыто решился с ним спорить. Мальчик опасен, говорю я вам, мальчик опасен, и весь Совет это знает, и все это видят, кроме вас.
Я увидел в его глазах: я тоже знаю.
Что его вело? Что вело человека, который по слабохарактерности своей так или иначе уничтожил или сломал всех своих учеников? А сам остался свободным и слабым. Моя похоронная песнь вам, учитель: вы сломали меня моей любовью.
А этот мальчик не любил никого. Я помню его холодный серый взгляд, который оценивал меня, измерял, классифицировал. Я помню глаза взрослого человека на лице мальчишки. Я помню, что испугался. Ещё я помню, как он говорил с этой тварью, которую мы все считали человеком. Великий канцлер на Набу. Пригласил к себе на чашу чая и расспрашивал о взрыве станции. Оценивал, прикидывал. Мальчик принадлежит Ордену. Но Орден принадлежит государству.
Иногда моя память отказывает мне. Я становлюсь рассеян. Я знаю, что мы сделали всё, чтобы из мальчика вышел настоящий джедай. Не вышло. Государственной машине, точней, человеку во главе её, было всё равно, как зовётся его игрушка. Игрушка. Тогда мы думали так. Ручной джедай. Мы пытались использовать это в своих целях. Орден все эти десять лет стоял на грани победы – или провала. Но я иногда забывал об этом. Добросовестно выполняя работу, я забывал. Я слишком близко находился рядом с этим ребёнком. Моим взрослеющим учеником. Я слишком к нему привязался. И чем сильней я привязывался к нему, тем сильней росла моя ненависть.
Полноценный.
Обманом он ускользал из-под наших рук. Но я-то видел. Его скользкий лживый взгляд. Его вечное враньё. Его вечное притворство. Мы гнули его – он гнулся. А потом отпустили – и он выпрямился со свистом. И в этом кинжальном ударе уничтожил нас всех.
А может, он был прав. Мой дом. У меня не было другого дома. Но был ли домом этот? Мальчишка, прячущийся за колоннами. Больше ничего. Ни тепла. Ни жизни. Быть может, мой фальшивый ученик, ты сделал мне милость? Может, ты оказал услугу нам всем? Может, это и должно было быть уничтожено, так жестоко и внезапно.
Но ты забыл кое-что. Мне никогда не распрямиться. Меня не согнули. Сломали. И этого я тебе никогда не прощу.
Ползи по праху, глотай пыль, гори, задыхайся в пепле. Пойми, что бывает такое. Когда самый гордый ползёт на животе…
…проклятье, ты остался гордым. Я ненавижу, ненавижу тебя. Но что сделает моя ненависть? Обессмертит?
Ты выживешь, я знаю. В этом мире всё вечно происходит не по слову справедливости. А вопреки. Я и хотел, чтобы ты не достиг смерти. Хотел. А теперь вижу, что ошибся.
Что-то выскользнуло из моих рук. Что-то давно уже перестало мне подчиняться.
Я сам? Не знаю.
Жизнь? А видели я свою жизнь? И знаю ли я демонов, которые так и живут во мне. Которые так никуда и не исчезли?
Кто скажет мне, что происходит со мной? Кто я? И зачем не умер? Мы разделим детей, а потом… Какое мне дело до ваших детей? Какое мне дело до детей некоего Анакина и некоей Падме? Они умерли. Оба. Кто остался в живых? Этих людей я не знаю.
Что-то я вижу впереди. Впереди, среди ужаса и боли. Наверно, меня не вовремя посетил дар предвидения. Предчувствия. Жизни. Я вижу корабли. Мостик. Я слышу ауру человека, который силён, властен и полноценен. Я знаю, что он не просто выжил – он стал жить. Не выживать, жить. Дыхание, маска. Какая мелочь и какая фигня. Никто и никогда не поймёт. Тело – мелочь. Главное – то, что внутри. Он полноценен и горд. А я не знаю. Я не знаю, почему я убежал оттуда. Почему говорил ненужные слова. Почему был убеждён, что поступаю верно.
Он вдвинул ужас – мне. Его презрение хлестнуло меня слишком сильно. Его “ненавижу” на самом деле было: презираю. И он прав. Мой выигрыш был нечестен. Не в смысле честности боя. Кто говорит о чести на войне? В другом. Я дрался с ним не ради Храма. Я наконец нашёл возможность – доказать, что я сильней. Не как боец. Как тот, кто сделал выбор.
Что вышло? Кажется, ничего.
Когда-то мою жизнь разбили на тысячи кусков, которые мне не склеить. Я всё забывал об этом. А этот – всегда заставлял помнить. Не то чтобы я ищу оправданий. Сейчас мне не до этого. Всё смыл бой. Просто есть моя жизнь. И я в этой жизни. И жизнь, которая могла бы быть. И это всё не совпадает.
Он как-то выскользнул из моей мести. Он снова почему-то не сломался.