– Пожалуйста, не делайте ничего! – вцепилась в его руку Луизанна. – Боюсь, это плохо отразится на матушке и младших детях. Отец жесток не только со мной…
– В таком случае, Лу, ты должна мне разрешить позаботиться о тебе! – просительно заглянул девушке в лицо Лео. – В конце концов, я – не такой уж дальний родственник нашего короля, и, думаю, могу предоставить тебе покровительство от его лица!
Потратив еще пару минут на уговоры, Лео все же добился согласия мистрис Локкарт и с полного нашего с батюшкой одобрения отправился выкупать для Луизанны четвертое место в нашем купе. В вагон третьего класса нам идти не пришлось: все вещи новой подруги оказались при ней – они были сложены в старый матерчатый саквояж, который девушка, как оказалась, прятала у себя под скамейкой.
Остаток дня прошел весело: мы учили Лу играть в нарды, потом – в домино. Читали вслух новости и светские сплетни: провожатая принесла нам свежий выпуск Труорданского королевского вестника. Ужин заказали в купе, а почти сразу после него улеглись отдыхать: день был полон событиями, и мы все порядком утомились.
А на следующий день, едва успев привести себя в порядок и отведать чаю со свежей теплой выпечкой, мы обнаружили, что наш поезд едет уже по предместьям Вайоланта – столицы империи, которая носила название, созвучное с фамилией императорского рода.
– Вот и добрались. Давайте, господа адепты, складывайте свои пожитки, нам скоро выходить! – закомандовал подъем батюшка и первым подал пример, которому мы дружно последовали.
5. Напарники
До КоШМаРа добрались на извозчике, который правил не лошадьми, а механизмом на магическом ходу. У нас я такой видела лишь один раз издалека в Анттрефе: граф Монтойя разъезжал на нем по городу, но в дальние поездки, например, к нам в Озерцы, все равно приезжал на конном экипаже или даже верхом.
Поездка стоила недешево, но батюшка не поскупился, да и Леонард явно был не стеснен в средствах и с удовольствием оплатил свою половину. В общем, домчались мы с ветерком! И это не преувеличение: необычный экипаж без верха ехал быстро, да еще и навстречу ветру. Вот где я порадовалась тому, что заботливая матушка уложила мне в саквояж и кардиган, и шаль. Плотный кардиган надела я сама, а в пуховую шаль укутала Луизанну: ее ветхое платьице от северной осенней прохлады совсем не защищало!
У ворот академии мы экипаж отпустили и на территорию прошли своим ходом – без всяких сложностей. Просто вошли, и все. Сразу же увидели указатель: «Приемная комиссия». Впрочем, батюшка мой сам тут учился, и куда идти, помнил до сих пор. Он-то и привел нас к одноэтажному зданию на два крыла, соединяющихся под широким углом.
Мы вошли внутрь и попали в просторный светлый холл, в центре которого журчал водопад, вдоль стен имелись скамьи с мягкими сиденьями, а в дальнем конце виднелись две конторки, за которыми стояли служащие, встречающие новых адептов. Одетые в одинаковые темно-серые костюмы и синие мантии, эти мужчины принимали у прибывших багаж и по двое отправляли новоявленных адептов в дверной проем, затянутый плотной пеленой тьмы.
– Это пространственный переход, – пояснил нам батюшка.
Мы покивали в знак того, что поняли. То ли от волнения, то ли из-за смущения лишних вопросов задавать не стали.
Возле конторок собралась небольшая, в полтора десятка человек, толпа. Мы приблизились и встали рядом – дожидаться приглашения.
– Двадцать первый! – выкрикивал один служащий.
– Двадцать второй! – подхватывал второй.
Дело шло споро. Оставленный адептами багаж куда-то исчезал, а сами адепты попарно уходили во тьму дверного проема. Очереди как таковой не было: адепты, похоже, успели немного познакомиться между собой и, видимо, руководствовались личными симпатиями.
До нас оставалось еще около десяти человек, и за нами собралось столько же, когда возникла странная заминка.
– Двадцать седьмой, – в очередной раз пригласил мужчина за первой конторкой.
К нему, решительно и вместе с тем неторопливо, почти величественно ступая, подошел высокий светловолосый юноша, передал служителю чемодан. Молодой человек был по-своему красив: бледная чистая кожа, выразительные серые глаза, чуть пухлые губы могли бы сделать его женоподобным, но широкие скулы, твердый мужественный подбородок и крупноватый кадык сглаживали это впечатление.
Служитель нервно сглотнул, глядя на парня, подал ему самопишущее перо, показал, где расписаться. В движениях работника была заметна какая-то суетливость, почти угодничество. Я с любопытством наблюдала за этой сценой и даже не сразу поняла, что второй служащий тоже вызывает к себе следующего адепта: