Левон сжал кулаки, свел вместе густые русые брови:
– Значит, разлука? А что, если я скажу, что дождусь тебя? Или я, бездарный, не нужен тебе теперь, когда у тебя сила открылась?
– А буду ли я тебе нужна через семь-то лет? Хватит ли тебе терпения дождаться? Да и родители спят и видят, когда ты уже молодуху в дом приведешь, чтобы помогала в хозяйстве. Неужто еще семь лет молчать будут?
Парень отвел взгляд, стиснул зубы так, что желваки заходили. Сказать ему было нечего. Он и сам знал, что ни матушка его, ни отец-староста не вмешивались в нашу дружбу только потому, что тоже ждали, когда мне шестнадцать исполнится и станет ясно: наделил меня Даром Триединый, или обошел своей щедростью.
Породниться через меня с единственной на все Озерцы семьей магов многие хотели, невеста я выгодная, да и матушка, магичка-природница, в хозяйстве – помощь немалая. Она и грызунов с поля прогонит, и рассаду от всяких болезней исцелит, и в лесу грибное или ягодное место подскажет, и от скотины хвори отведет.
Правда, матушка и без того селянам в помощи никогда не отказывала, но так-то за услуги платить надобно, а коли по-родственному, то вроде можно и словом благодарственным отделаться.
Мы с Левоном остановились в конце ряда. Какое-то время молча наблюдали за тем, как прибывают все новые торговцы, выкладывают на прилавки свой товар, как появляются первые покупатели. Наконец, решившись, Левон развернулся ко мне, взял за плечи – крепко, но бережно.
– Не знаю, как оторву тебя от сердца, Нель. – Заглянул в глаза, вздохнул прерывисто. – Уж очень прикипел я к тебе за последние годы. Но ты права: лучше нам с тобой никакими обещаниями не обмениваться. Езжай в академию, учись, ищи свой путь в жизни.
– И ты, Левон, прости, что не оправдала я твоих ожиданий и не стала давать надежд. Но так оно честнее будет. Мне и самой пока неведомо, как судьба моя сложится, какие способности у меня найдут…
– Понимаю. Только позволь на прощание еще один поцелуй!
Оттолкнуть Левона я не смогла: подставила губы, поймала его горячее дыхание, обняла ладонями сильную шею и потерялась в сладости жадных прикосновений…
Когда ноги ослабели, а дыхание совсем сбилось – ощутила спиной грозный взгляд отца и отстранилась от парня:
– Ну, будет, будет уже, Левон! Вон на нас и оглядываться начинают, скоро свистеть начнут. Не будем смущать честной народ…
– Ступай к родителям, Орнелла, а я к своим пойду. – Левон отпустил меня, развернулся круто и быстро зашагал прочь.
Я еще пару мгновений смотрела на его напряженную спину и засунутые в карманы руки, а потом поняла: не оглянется. Вздохнула и тоже отвернулась. Вот и кончилась моя первая детская любовь – светлая и невинная. Но забыть ее я никогда не сумею!
Как мы с родителями и рассчитывали, остатки товара распродались у нас уже на второй день. Еще два дня мы с отцом и матушкой гуляли по ярмарке, развлекались и покупали мне теплые обновки: Вайолант, столица империи, много севернее Анттрефа лежит, и родители все тревожились, что я, южанка по крови, в столичной академии мерзнуть буду, особенно когда зима наступит.
По возвращении в родные Озерцы занялись неспешными приготовлениями к отъезду: отец по специальной магической почте заказал два билета на монорельс – поезд на магической тяге. Одну меня в дальний путь родители отпускать не пожелали, а потому решили, что матушка останется дома – за пасекой приглядывать, а отец, который стал много свободнее ввиду того, что урожай уже собрали, поедет со мной в академию.
Матушка, что ни вечер, хлопотала над моими саквояжами: все опасалась, что чего-то забудет, или мне – не приведи Триединый! – что-то вдруг понадобится, а под рукой не окажется. К счастью, специальная пространственная магия позволила уложить в две не слишком большие с виду сумки чуть не половину всего моего имущества. Дома остались лишь старые ношеные вещи, в которых только на огород да в лес ходить: запачкать не жаль.
Наконец, настал день отъезда. Состав, которым мне предстояло ехать, останавливался ранним утром на станции в получасе езды от Больших Озерцов, так что встали мы еще засветло, легко позавтракали, сгрузили мою кладь на телегу. Отец уселся на козлы, взялся за вожжи, а матушка все меня обнимала, шептала мне в ухо что-то неразборчиво-ласковое.
– Райя, отпусти дочку. Чай, не в последний раз видитесь, – не выдержал, наконец, батюшка.
– Ну все, все! Да пребудет с тобой милость Триединого, Нель… – мама осенила меня охранным знаком, помогла залезть на телегу и махнула рукой: езжайте!
Я послала ей еще один воздушный поцелуй, а потом отвернулась и стала смотреть на дорогу, стараясь наполнить свое сердце твердостью и решимостью: не дело мне, почти уже адептке магической академии, слезы лить!