Они отбыли еще до полудня, так же неторопливо проехав через весь город – и горожане, хотя и по-прежнему воспринимали эльфов как нечто экзотическое, приветствовали их уже куда веселее. Может, именно потому, что они покидали столицу. Ариане какой-то щеголеватый молодой человек бросил букетик подснежников, который она поцеловала, и это вызвало в толпе взрыв восторга. Никаких эксцессов не произошло: охраняли их, как американского президента в Москве. В народе шныряли удручающе бесцветные личности, так явно состоящие на службе охраны короны, что Лене даже стало грустно, а потом весело: если она заметила столько этаких, то сколько же там незаметных? Ну и гвардия сверкала белыми кирасами.
За городом Лиасс устроил еще одно представление для народа: открыл проход, и процессия неспешно в него проехала. Гармоничный строй нарушал только посол. Он тащил с собой лошадь, навьюченную, как верблюд. Привык человек к комфорту, что делать… Родаг так превозносил его заслуги, стараясь подольше удержать в сотне миль от Сайбы, что тот возвращался не так уж неохотно. А чем плоха служба? Делать ровным счетом ничего не нужно, пей да спи, вот и все заботы…
Эльфы встречали их гораздо радостнее, чем люди. И не без облегчения: ждали все-таки пакости от людей. В каком поколении выветрится это недоверие и выветрится ли вообще? Ровно так же и люди реагировали на эльфов, хотя в этом мире эльфы никогда не были столь безжалостны к людям, как люди в эльфам в Трехмирье. Неприятная вещь – ксенофобия. Все равно, кого не любить, – евреев, чеченцев, русских или эльфов. Евреи воруют, чеченцы убивают, русские пьяницы, а эльфы высокомерны. Наверное, даже и правда в определенной степени. Но интеллигентнейший Борька Рабинович не смел помыслить даже о том, чтобы приватизировать на работе списанную мышку для домашнего компа, милейший Аслан Надоев, которого все считали адыгейцем или дагестанцем (а вообще, всем наплевать было, откуда родом его предки) оказался дальним родственником суть ли не самого Дудаева, сама Лена водку в рот не брала, а Ариана вовсе не была высокомерной… В общем, рассуждения на уровне пятого класса школы. Для детей с отставанием в умственном развитии. Тут даже рассуждать нечего. Будь терпим – и все дела.
Наверное, если бы эльфы относились к людям хотя бы вполовину так, как к Лене, в мирах царили бы мир и благодать. Но увы. Не любили людей и не особенно это скрывали. Взаимно. Лена все вспоминала предостережения шута или рассказы Маркуса еще до того, как она увидела эльфов впервые. Не соответствовали! Вообще не соответствовали тому, что она видела. Во-первых, эти эльфы были удивительно сплоченными, а вовсе не такими жуткими индивидуалистами, какими описывал их Маркус. Во-вторых, Лене не бросалось в глаза равнодушие, о котором говорил шут. Эльфы как раз казались любопытными. То, как организованно они жили и работали, Лену попросту потрясало. Это была заслуга Лиасса: «О, Светлая, ты даже не представляешь, сколько десятилетий у меня ушло на то, чтоб сделать их организованными не только во время войны!»
В общем, Лена была рада возвращению в свою новую, но такую же обывательскую жизнь. Вот если б еще Милит не досаждал своим повышенным вниманием и недвусмысленными взглядам, так злившими шута и смешившими Маркуса. За зиму Милит совершенно оправился, у него больше не ныл разрубленный бок, не было кошмаров по ночам: об этом Лена знала от Арианы. Даже шрам на лбу сгладился и был не особенно заметен.
А еще Ариана говорила, что кошмары до сих пор снятся многим, и будут сниться еще долго, особенно тем, кто видел битвы магов, кто потерял близких не на поле боя, а на эшафоте. «Афганский синдром». Он же вьетнамский. Он же чеченский.
За время их краткого отсутствия город стал еще больше похож на настоящий. Работали две кузницы, одна была не очень далеко от дома советника, и по утрам Лену нередко будили удары молота, она просыпалась и еще лежала, прогоняя остатки сна и слушая эту странную ритмичную музыку. Работали эльфы в прямом смысле от зари до зари, а летом световой день в Сайбе был такой же длинный, как и в Сибири. Абсолютное безделье Лены их вовсе не раздражало. Ну да, дело Светлой – осенять своим благостным присутствием их серые будни. Когда из земли полезли первые листики, травинки и цветочки, Ариана стала брать ее с собой в лес – оказывается, некоторые травы надо собирать именно в эту пору. С ними непременно таскались Маркус или шут, вроде как для охраны, хотя Лене казалось, что Ариана справится с десятком разбойников куда лучше их обоих. Шут неохотно это признал, но тут же покаялся: спокойнее ему быть рядом или хотя бы знать, что рядом Маркус. Они ничуть не мешали, даже шли за ними в отдалении, чтоб не вникать в дамскую болтовню. Им удавалось подстрелить какую-нибудь живность, чтобы разнообразить стол. В общем, мяса зимой в лагере было маловато, исправно снабжали только посла – из уважения к его должности и чтоб не привязывался лишний раз. Лиасс ел ту же самую кашу, или суп, или морковку, или картошку, что и все. Вкусности предназначались детям или больным, правда, больных почти и не было, иммунитет у эльфов был замечательным и техника безопасности на уровне. Хотя ни одной инструкции ни на одной стройке Лена не видела. Эльфы непременно старались и ее угостить, а она так же непременно старалась придерживаться позиции Лиасса: что все, то и я. Хотя и не отказывалась от яблок или медовых пряников. Яблоки ела сама, а пряники чаще скармливала сластене шуту: это у него тоже было от эльфов – любовь к сладкому.
Когда эльфы поняли, что она почему-то любит эти их мясные рулетики, они начали было хронически таскать ей их, пришлось просить Лиасса, чтоб пресек подношения в корне. Лиасс пресек, но так и не понял, зачем: они ведь от чистого сердца.
Раньше Лене не доводилось подолгу гулять в лесу ранней весной. Прививок от энцефалита она не делала и немножко опасалась этой напасти, а здесь таких болезней не было, хотя клещи были. Маркус поймал парочку и предъявил ей: точно такие же, какие изображались на пугающих плакатах возле электричек, только никакой заразы не разносящие. Укусят – неприятно, но можно взять амулет Маркуса – и ни одно многоногое создание близко не подойдет. Кстати, его простенький амулет оказался удивительным для мастеров-эльфов: не могли понять, как он сделан. Маркус принес его из какого-то мира давно, даже и не помнил, откуда и кто ему его дал.
В лесу было чудно. Воздух хотелось есть. Или пить. Вода в родничках была вкуснее любого лимонада, подснежники и первоцветы заливали поляны целиком, а жестокосердная Ариана совершенно спокойно топала по этой красоте и выбирала нужные цветы, попутно рассказывая Лене, какого размера и оттенка должны быть листья и лепестки для достижения наибольшего лечебного эффекта. Если честно, Лене было интересно. Она исправно училась, хотя подозревала, что более тупых и бездарных учениц у Арианы никогда не было.
Иногда хотелось спросить, сколько все-таки Ариане лет, если у нее сын возраст сотнями считает, но было страшновато. Вот бессмертный Дункан Маклауд четыреста лет прожил, так ему и стареть-то не положено, а Ариана не бессмертна, и стрела ее может убить, и река утянуть на дно, и рано или поздно настигнет старость… Эльфам было в чем позавидовать: они старились не так, как люди. Конечно, с возрастом они немножко слабели физически, старый эльф не мог бежать сутки напролет или часами размахивать мечом, но они не седели, из лица не покрывала густая сетка морщин, волосы не выпадали. Просто наступало время, когда они понимали: все, жизнь кончается, искра гаснет, надо умирать – и умирали. Лена этому мучительно завидовала, завидовала от лица людей, от лица своих родителей, которых в семьдесят лет мучили всякие хворости. Как здорово: прожить жизнь полным сил и умереть в свой срок. Ну пусть не двести или триста лет, а те же семьдесят…