Безутешно ковыряясь в своем фасолевом салате, Леонардо процитировал мысль Аристотеля: «Человек заслуживает хвалы или осуждения только в зависимости от того, вольно или невольно он совершил тот или иной поступок…»[46]
— К сожалению, — заметил я, — наш мир не так мудр, как тот великий философ.
— Вы потеряете работу, Никколо?
— Да. Как минимум на пару недель. Пока, как говорится, гроза не затихнет.
— И что вы намерены делать?
— Ну, отдохну в родовом гнездышке на природе. Масса свежего воздуха, знаете ли… проведу время с Мариеттой и детьми. А возможно, и напишу поэму; мою великую эпопею об истории Флоренции.
— Великую эпопею… за пару недель?
— В общем, говоря об истории Флоренции, я имел в виду лишь последние десять лет. Не стоит ставить слишком высокие цели.
— Не стоит? — Он задумчиво посмотрел в окно. — Да… возможно, не стоит. Но все-таки…
— Леонардо, я говорил только о себе. А что намерены делать вы?
— Ах, в данное время я… тружусь над одним проектом.
— Вы подразумеваете нечто новенькое, а не написание фрески?
— Да. Вы обещаете, Никколо, что никому не скажете?
— Конечно.
— Я собираюсь взлететь, — тихо произнес он, устремив взгляд на свои руки.
Я рассмеялся, но вдруг осознал, что он не шутит:
— Взлететь в небо?
— Да, как птица.
— С… крыльями?
— Именно так. Долгие годы я изучал загадку полета, но теперь, по-моему, нашел ее решение. Понимаете… ведь, в сущности, птицу можно представить как механизм, работающий по определенным математическим законам. И человек способен воспроизвести такой механизм со всеми его движениями, но не такой же большой мощности. Нашему рукотворному механизму будет не хватать духа птицы, и именно этот дух должен научиться воспроизводить человек.
— А удалось ли уже человеку взлететь? — спросил я, пристально глядя на него.
— Пока нет, насколько мне известно. Хотя многие пытались. Только в прошлом году Джованни Баттиста Данти разбился, слетев с церковной крыши в Перудже. Но, полагаю, он лишь рабски подражал строению птицы. Поскольку в словах «летать как птица» содержится лишь половина правды. На самом деле такой полет сравним скорее с движением летучей мыши. Крылья нам нужны не оперенные, а перепончатые…
Леонардо продолжал рассуждать с самым серьезным видом, и его утренняя печаль и сознание вины забылись, начисто смытые волной нового воодушевления, а я недоверчиво поглядывал на него. Как мне вообще удалось подружиться с таким человеком? Он исключителен, уникален. И равно возможно, что он совершенно обезумел.
Закончив обед, мы расплатились с владельцем таверны и направились обратно к нашей карете. Внезапно меня посетила одна мучительно тревожная и грустная мысль. Я подумал о том, что, возможно, вижу моего друга в последний раз. Подумал, не улетит ли он навсегда из моей жизни…
— Леонардо, надеюсь, вы намерены закончить фреску? Гонфалоньер никогда не простит мне, если мой уважаемый друг подведет нас второй раз.
Он улыбнулся: странной, непостижимой улыбкой.
— Да, это также входит в мои намерения. Но, как мы оба понимаем, Никколо, наши планы порой легко путает судьба. Два года назад, когда мы с вами познакомились в Имоле, кто мог бы подумать, что пути провидения приведут нас сюда? Кто мог бы подумать, что Доротея будет счастлива, выйдя замуж за своего венецианского капитана, или что герцог со всеми его богатствами и влиятельными связями и замыслами будет, беспомощный и забытый, томиться в испанской тюрьме?
Я кивнул — он говорил правду.
Леонардо глянул в серое небо, грозно и таинственно несущее над нами вихревые облака.
— Мы строим планы. Мы лелеем мечты. Боремся с врагами. Любим друзей. Нас сжигают сильные страсти и желания. Но, в сущности, мы подобны пепельной пыли… и, согласитесь, небесный ветер способен занести нас в непредсказуемые сферы…
Часть VI
УЛЫБКА ФОРТУНЫ (1505–1516)
43
Окрестности Флоренции, 9 сентября 1505 года
ЛЕОНАРДО
Затемно мы покинули гостиницу в Фьезоле и медленно начали подниматься на Монте Чечери.[47] Утро выдалось теплым, сухим и серебристо-серым. Моя лошадь шла рядом с мулом Томмазо, и мы обсуждали возможные направления ветра и неожиданные места будущего приземления. Впереди Салаи руководил четверкой слуг, которые вели мулов, тащивших наш механический самолет.