Пьомбино, 13 октября 1501 года
ЛЕОНАРДО
Выйдя на набережную, я увидел зеленоватые тени, отбрасываемые на белые стены корабельными канатами, мачтами и нок-реями. Задумавшись о такой странности цвета, я пришел к выводу, что это вызвано тем, что стена окрашивалась не солнечным светом, а цветом моря, которое плескалось у ее подножия. Я записал этот эффект в голубую книжицу и направился к намывной косе.
Она, согласно донесениям шпиона Борджиа, являлась частью города, крайне нуждавшейся в укреплении. Я огляделся кругом — он прав. Этот земной подъем обеспечивал почти идеальную панораму окрестных земель и морских далей. В нескольких местах взгляд упирался в невысокие холмы. Если бы удалось скопать их, выровнять и построить здесь цитадель, то установленные внутри пушки могли бы держать под прицелом и сушу, и море.
Прогулявшись к каждому из прибрежных холмов, я замерил их высоту, воспользовавшись изобретенными мной в прошлом году очками. Потом измерил шагами их диаметры и зарисовал контуры. Работа так поглотила меня, что я начисто забыл о времени. Но подведенный живот напомнил, что время обеда давно миновало, и я, дойдя до рынка, прикупил козьего сыра, хлеба и вина. Поднявшись на скалу, я разложил на валуне незатейливые припасы и подкрепился в обществе сурово кричащих надо мной ослепительно белых чаек, глядя, как вздымаются и грохочут под порывами ветра волны, разбиваясь о берег кружевной пеной. Мне вспомнились строки Данте:
…И мое сердце взволнованно забилось. Я полной грудью вдохнул влажный морской воздух. Сидя на скале, я набросал план будущей цитадели. Она виделась мне как нечто грандиозное — новый тип крепости, без старых зубчатых стен и башен, без уязвимых выступов или углов, в которые целят пушки… Только плавно изогнутые кольца, концентрические окружности, усложняющие прицельность любого обстрела. Совершенство формы…
Если бы я располагал временем, то разработал бы план всего этого города. Тогда, подобно Богу, я убрал бы те кварталы, что не устраивали меня, и создал бы другие — по моему собственному замыслу. И благодаря власти покровительствующего мне герцога эти переделки и новшества могли воплотиться в жизнь. Земля сия изменится по моему желанию, как глина на гончарном круге. Я воссоздам Природу по образу моему…
Ветер стал холоднее, небо затянулось тучами, поэтому я отправился обратно в свое городское жилье. Главную улицу заполняли торговцы, бойко расхваливающие свои товары на местном диалекте. Жадным взглядом я окинул форель на прилавке торговца рыбой, хотя уже много лет не ел ничего, что могло видеть и чувствовать. Этому принципу научил меня Томмазо, и мне не хотелось пока отказываться от него. Я прошел мимо людей, толпившихся у прилавков с шелковыми и дамасскими тканями и изделиями, и подумал, что надо бы купить в подарок Салаи розовые чулки. Потом я увидел птицелова, торгующего запертыми в клетки птицами. Голубями, горлицами, попугаями. Я купил одну из них — белую голубку — и прямо перед удивленным взором торговца открыл дверцу и выпустил пленницу на свободу. Она взлетела и опустилась на подоконник. Потом, обозрев вдруг открывшиеся перед ней безграничные возможности, поднялась над крышами домов и, полетав над ними, исчезла из виду.
Торговец обозвал меня глупцом — ведь эта домашняя птица быстро погибнет в дикой природе.
— По крайней мере, она умрет свободной, — возразил я, подумав, произнося эти слова, как фальшиво они прозвучали.
Продавец покачал головой с выражением, явно показывающим, что он считает меня дурачком, и попросил вернуть клетку:
— Теперь она вам все равно без надобности.
— Вы надеетесь, что я отдам вам эту клетку? — спросил я. — Чтобы вы заперли в ней другую птицу?
— В общем, да, — иронически усмехнувшись, заявил он, — а для чего же еще ее можно использовать?
Я решил сохранить ее как символ. Пустая клетка с открытой дверцей — символ вновь обретенной свободы. Хотя я не стал ничего объяснять ему. Это могло бы вызвать очередные саркастические замечания. Я просто молча удалился, а люди глазели, как я прохожу мимо них с загадочным видом и с пустой клеткой в руке.
14
Рим, 3 июня 1502 года