Выбрать главу

Когда окончился наконец четвертый поход, Гексли сделал заключительную запись в своем дневнике:

«Если бы кто-то взялся написать историю моей души за это время <пока я путешествовал>, она оказалась бы куда больше насыщена переменами и борьбой, чем история внешних событий, да только кто возьмется? Я сам, единственный подходящий летописец, слишком тесно в ней замешан…

К тому же я лишен таланта писать о подобных предметах… Я не склонен к самоизучению, и если не даю своим мыслям пищи вполне осязаемой, они разбредаются куда попало».

Да, открыть самого себя ему удалось не более чем капитану Стэнли — открыть реки Новой Гвинеи. Он обозрел раздольные пространства очевидного, но ни на шаг не продвинулся вверх по течению.

7 мая 1849 года Нетти Хисорн записала поздно вечером в дневнике:

«Нынче утром я проснулась в печали. Никак не верилось, что дорогого Хэла здесь больше нет, однако горечь вчерашнего расставания еще слишком была жива, чтобы оставить место для сомнений. Я силилась подавить свое горе и, когда он уехал, испугалась, что не выказала при разлуке довольно чувства, зато… после его отъезда… оно прорвалось со всем неистовством отчаяния — такая невыразимая мука пронзила меня…

В ушах еще шелестят прощальные милые слова: „Храни тебя бог, родная“. Я чувствую, как меня обвила его рука, другою он потрепал бедняжку Снэпа, попросил ради него обходиться с собачкой поласковей — последний бесценный поцелуй — и вот он вскочил на коня и (ах, как скоро!) скрылся из виду».

3

ПРОРОК В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ

Гексли возвратился в Англию, заранее настроив себя на разумную терпеливость. Он был скромен в своих расчетах: блестящий и умеренно оплаченный успех в умеренно короткое время — не более того. Для начала все складывалось недурно. Обе работы, отосланные на родину с «Рэттлснейка», были опубликованы и успели уже получить определенное признание, в особенности со стороны Эдварда Форбса[26], профессора Государственного горного училища, сердечного человека и талантливого геолога. Правда, у него была романтическая слабость — считать, что особенности распределения видов в растительном и животном мире объясняются исчезновением континентов. По рекомендации Форбса и сэра Ричарда Оуэна Гексли получил в Британском военно-морском министерстве полугодовой отпуск с возможностью продлить его потом до года. Да, Гексли был разумно умерен, зато Британский королевский флот оказался лишь весьма умеренно разумен. На издание остальных материалов, собранных во время плавания на «Рэттлснейке», он соглашался предоставить Гексли время, но, вопреки своим широковещательным посулам, ни в коем случае не деньги. Тщетно высокопоставленные лица ходатайствовали за Гексли перед другими высокопоставленными лицами даже внутри самого министерства — никаких сдвигов. Британский королевский флот, эта непостижимая абстракция, то ли по халатности, то ли из вражды оставался непреклонен.

А тут его разумные расчеты постиг новый удар. Если за познания в области классики еще как-то платили, то за познания в области естественных наук платили только в самых редких случаях. Классика вещь необходимая, на ней взращивают джентльменов и выкармливают духовенство; естествознание же требуется лишь для некоторых прикладных и достаточно низменных профессий. А потому, подобно крикету и футболу, оно в значительной мере оставалось занятием любителей, из коих самым знаменитым был сэр Чарлз Ляйелл.

«Зарабатывать на жизнь наукой нет ни малейшей возможности, — пишет Гексли сестре. — Мне все не верилось, но это так. В Лондоне существуют четыре, самое большее — пять должностей по зоологии и сравнительной анатомии, которыми можно прокормиться. Оуэн, ученый с европейским именем, уступающий в известности одному Кювье[27], получает как профессор триста фунтов в год — то есть меньше, чем иной банковский чинуша!»

Чтобы поправить собственное положение, Гексли понадобилось бы чуть ли не перестроить всю интеллектуальную жизнь Англии. Со временем он преуспел и в том и в другом, но в ту минуту мало что мог поделать. Оставалось только сердиться и ворчать. Он начинал подозревать, что с ним ведут нечистую игру.

Меж тем, словно в насмешку, на него со всех сторон сыпались почести. В свои неполные двадцать шесть лет он был избран членом Королевского общества и через год, опередив многих других, превосходящих его и по возрасту, и по количеству работ, награжден Королевской медалью. А главное, он был сразу же принят в среде самых выдающихся ученых Англии, обедал с такими людьми, как Ляйелл и Ричард Оуэн, и с приятным изумлением удостоверился, что сэр Ричард способен не хуже простого смертного подымить сигарой и спеть «совсем по-свойски» застольную песню.

вернуться

26

Форбс Эдвард (1815–1854) — английский естествоиспытатель, автор работ в различных областях биологии и геологии.

вернуться

27

Кювье Жорж (1769–1832) — выдающийся французский естествоиспытатель, известный своими трудами в области сравнительной анатомии, палеонтологии и систематики животных, член Парижской академии наук. Основой исследований Кювье послужил открытый им принцип «корреляции частей организма». Согласно этому принципу каждая форма животного организма есть замкнутая система, части которой взаимно соответствуют как по своему строению (закон соподчинения органов), так и по функциям (закон соподчинения функций), причем изменение одной части неизбежно влечет за собой соответствующее изменение другой части организма. Таким образом, знакомство с одной частью позволяет судить о целом организме. Кювье полагал, что все существа сотворены богом, и считал принцип конечных причин единственным основанием для естественных наук, а приспособленность организма к среде рассматривал с телеологических, идеалистических позиций. Установил понятие о типах в зоологии, впервые объединил млекопитающих, амфибий и рыб в один тип позвоночных. Принцип корреляций органов позволил Кювье реконструировать ископаемые организмы по отдельным частям, найденным при раскопках. Описал новые формы ископаемых животных и, что особенно ценно, установил связь между этими формами и слоями земной коры, в которых они были найдены, показав, что при переходе от древних пластов к более молодым ископаемые формы усложняются, а в древнейших слоях ископаемые совсем отсутствуют. Все эти данные подводили фундамент под эволюционную теорию. Однако, пытаясь привести все эти открытия в соответствие со своими метафизическими представлениями, Кювье выдвинул теорию катастроф, или катаклизмов, доказывавшую отсутствие преемственности между сменяющими друг друга формами живого.