До 1960-х годов считали, что может. Утверждали даже, что отбор способствует развитию качеств, служащих «благу вида», хотя Дарвин говорил иное: не благу вида в целом, а благу группы. Потом пошли противоположные теории: никакого «группового отбора» не бывает. Дарвин же сам сказал, что самоотверженные скорее гибнут, чем трусливые и себялюбивые, и меньше оставляют потомства, следовательно, варианты генов, сделавшие их такими, исчезают из популяции, вытесняясь генами подлых эгоистов. И тем не менее порядочные люди есть, и немало. Стало быть, нас кто-то заставляет быть порядочными. Это делают гены, причем чисто случайно. Более того, отбора на благо организма, о котором писал Дарвин, тоже нет. Организм — не целое, а совокупность генов; разные гены не сотрудничают для пользы носителя, а борются каждый за свое размножение.
Генетики Дж. Холдейн, Дж. Мэйнард Смит, У Гамильтон и этолог Р. Докинз создали концепцию «эгоистичного гена». Все, что нам кажется проявлениями помощи, заботы и сотрудничества в группе животных, все, что кажется пользой для отдельного животного, на самом деле — побочный, случайный результат жизни генов. Интересы гена и организма, гена и группы могут случайно совпасть, а могут и нет. А единственный интерес гена — размножаться. (Ответить на кажущийся очень философским вопрос: а почему, собственно, все живое размножается? — не так уж трудно. Представьте: на древней Земле, в «теплом прудике», образовались два вида РНК-существ. По случайности одни могут размножаться, а другие — нет. Ну и чьи потомки, по-вашему, заполнят планету?) Если какой-то вариант «сильного», хорошо размножающегося гена делает его носителя более приспособленным и плодовитым, он закрепится. Но если этот вариант вредит обладателю и другим генам, он все равно будет распространяться. Правда, его носители вымрут, но и черт с ними — ген же не может предвидеть такого результата.
Докинз пишет, что Дарвин с восторгом принял бы эту концепцию и отказался от глупых идей о том, что отбор действует на благо организма и тем более группы. Вообще-то Дарвин допускал, что внутри организма есть конкуренция. Дж. Роменсу, 16 апреля 1881 года: «Происходит борьба… между органическими молекулами, клетками и органами… наилучшим образом исполняет функции та клетка, которая лучше питается и лучше продолжает свой род». Он также предполагал, что единички наследственности — геммулы — это отдельные живые существа. Так что, наверное, охотно согласился бы, что и у генов есть свои ниши и они, как все, подчиняются закону естественного отбора. И все же от группового отбора он бы вряд ли отказался.
Дискутирующие стороны в начале XXI века вроде бы примирил Д. Уилсон: отбор бывает «многоуровневый», ему подвержены и группы, и индивиды, и гены; чаще всего — гены. Но в эти же годы проводились исследования домовых мышек. У них встречается ген, который убивает мышонка, если тот унаследовал его от обоих родителей. Раз этот ген, вредящий мышам, не исчез, а до сих пор существует, значит, и впрямь интересы гена превыше всего. И этот ген очень «сильный»: он так программирует организм, что сперматозоиды, в которых его нет, обездвиживаются, а в зачатии участвуют лишь те, что содержат его. Отсюда должно следовать, что он быстро распространится, вытеснит другие варианты и мышиному роду придет конец. Но мы видим обратное. Мышей полно, а ген-убийца встречается у мышиных народов редко. Почему? Единственный ответ — мышиный организм нашел способ сражаться со злодеем. Есть гипотеза: мышиные самочки вступают в связь с несколькими самцами подряд и как бы «перебирают» варианты гена в поисках «доброго», а не «злого». Почему они так поступают? По закону естественного отбора: такое поведение обеспечивает лучшую выживаемость — мыши, а не гена.
Сторонники концепции «эгоистичного гена», правда, говорят: никакой «мыши» не существует, «мышь» — это группа генов. Гену-маньяку не дают развернуться остальные гены, хотящие жить: отбором поддерживается любая мутация среди них, приводящая к тому, что убийцу наказывают. Но ведь именно это и утверждал Дарвин: потребности группы берут верх над потребностями эгоистичного одиночки. Время покажет: возможно, злодей вымрет совсем. Добавим еще, что этот «ген-убийца» — вовсе не один ген. Это комплекс генов, наследующийся всегда целиком. Поодиночке они смертельной силы не имеют, но, притершись друг к другу, образовали сплоченную, хотя и аморальную, с точки зрения других генов, банду. Тоже групповой отбор…
Канадские биологи, наблюдавшие за колониями муравьев, утверждают, что Дарвин с Уоллесом были правы: группа, члены которой жертвуют своими интересами для общего блага, живет лучше. Как и у пчел, муравьи-рабочие бесплодны, рожает только матка. Рабочие трудятся исключительно ради социума. Но есть примитивные виды муравьев, где рабочие могут давать потомство и пренебрегать общественными интересами, конкурируя друг с дружкой — эта еда моим детям, а не твоим! — их муравейники малы и подвержены беспрестанным конфликтам. Каков бы ни был молекулярный механизм того, что рабочие сделались альтруистами, это способствовало успеху коллектива.