Классический пример дивергенции в природе — дарвиновы вьюрки. Все галапагосские вьюрки происходят от общего предка, прилетевшего из Южной Америки. (Как мы это узнали? Так же, как узнаем, кто отец ребенка, — методом генетической экспертизы.) Он ел семена, но их было мало, и некоторые из его потомков стали есть насекомых, в итоге получились семеноядные земляные вьюрки и две разновидности насекомоядных; земляные разделились на больших, средних и малых, и каждый ест определенные семена, и клювы у них разные. Число таких примеров бесконечно. В эфиопском озере Тана за десять тысяч лет (это очень мало) из одной случайно попавшей туда усатой рыбки Barbus intermedius развилось 14 разновидностей. Одна из самых ветвящихся групп — лемуры Мадагаскара, некогда пришедшие из Африки: одни научились плавать, другие лазают по деревьям; одни едят фрукты, другие — побеги; крошечные мышиные лемуры просыпаются, лишь когда цветет баобаб, чьим нектаром они кормятся.
Раньше Дарвин понимал борьбу за существование как все: «сильный» побеждает «слабого». Теперь понял: нет «сильных» и «слабых», есть лучше приспособленные к той или иной нише. Раньше считал, что борьба идет между разными видами: большой страус теснит маленького. Смит помог понять обратное. Токарь не соперничает с пекарем, бегун с прыгуном. Борются два пекаря, два бегуна, не убивая друг друга, а конкурируя. (Другие виды влияют на результат соревнования косвенно: если бегуну изготовили плохую обувь, это сделает его слабее.) Чем сильнее конкуренция в отрасли, тем обильнее ветвление, которое избавляет живые существа от конкуренции, позволяя каждому проскользнуть в свою дверцу: повар, уступавший другому в варке супов, стал кондитером. Тот, кто долго мечется между разными нишами, уступает узким специалистам: промежуточные разновидности вымирают. 110 тысяч лет назад, кроме белого и бурого медведя, жил еще ископаемый, чьи останки нашли на Шпицбергене; палеогенетики установили, что он был промежуточен между двумя основными видами (грубо говоря, часть генов совпадает с белым, часть с бурым). В тайге условия одни, в арктических льдах иные, к одной нише лучше приспособился бурый мишка, к другой — умка. Шпицбергенский медведь в конкурентной борьбе проиграл бы и тому и другому. Он вымер, потому что был «ни то ни се». Число «стульев» в «игре в стулья» под названием «эволюция» (Дарвин этого слова почти не употреблял, но мы уже привыкли) не ограничено, любой может сам себе сколотить стул и усесться на него, но усидеть меж двух стульев нельзя.
Осенью 1854 года Дарвин понял, что никто ни к чему не бывает приспособлен идеально. Всегда могут найтись те, кто приспособится лучше. В ноябре он начал писать фрагмент о географическом распределении видов, где предположил, что если бы флору и фауну Южной Америки привезли в Австралию, американцы вытеснили бы аборигенов. Почему не наоборот? Потому что материковые виды более разнообразны, то есть ветвились сильнее, а это свидетельствует, что они прошли более суровую конкуренцию и потому лучше специализированы; закаленные в борьбе, понаехавшие могут вытеснить местных, и чем меньше островок, тем аборигены слабее. Но почему они слабы? Разве они не могут быть так же закалены? Да потому и слабы, что недостаточно специализированы. На Галапагосах живет дятловый вьюрок, по образу жизни и питания похожий на дятла. Он однажды ответвился от предка, и больше никто ему не мешает, меняться нет надобности. В то же время на материке настоящий дятел прошел куда более сложный путь, породив множество узких, но высококвалифицированных профессионалов. В равных условиях они дадут сто очков вперед вьюрку, лишь притворяющемуся дятлом; так певец-любитель, чьим голосом восторгается деревня, где у него нет конкурентов, померкнет перед настоящей, выдержавшей жесткий отбор звездой.
Появление закаленного чужака не просто ослабит его прямого конкурента; как считал Дарвин, оно вызовет «революцию» среди аборигенов, потому что внесение в систему одного нового элемента изменяет ее всю. Если в той же деревне обоснуется оперная труппа и откроет театр, переменится весь уклад и понадобятся люди новых профессий. Но островные виды, по Дарвину, «слабы» не только из-за низкой конкуренции. Он сделал гениальную догадку: у них «малый запас вариаций». Сейчас бы сказали: генетическое разнообразие меньше. А чем меньше разнообразие, тем выше шанс получить смертельные комбинации генов (если надо с закрытыми глазами взять из кучки разноцветных шариков два любых, при этом два черных означают «смерть», а в кучке всего два черных шарика, то вы вероятнее вытащите «смерть» из кучки в четыре шара, чем в четыреста).