Дарвин отвечал 11 октября: к черту монады, зачем плодить лишние сущности; «стремление» не заставит монаду развиться в кролика, если это не будет ей нужно для выживания, а это и есть естественный отбор. «Я отвергаю как излишние всякие "силы", "тенденции к совершенствованию" и тому подобное. Если бы я думал, что такие дополнения нужны к естественному отбору, я бы счел его ненужным мусором». Климат? Как же все достали с этим климатом; орангутан на Борнео приспособлен к климату, но пришел белый человек, к климату не приспособленный, и истребил оранга, потому что умен и умеет стрелять. 2 ноября Меррей прислал окончательный текст. Не дожидаясь публикации, автор разослал его по знакомым. Что они прочли? Нудную, скучную книгу?
Осип Мандельштам: «Книга построена с таким расчетом, чтобы читатель с каждой точки обозревал все целое… Приливы и отливы научной достоверности, подобно ритму фабульного рассказа, оживляют дыхание каждой главы и подглавки… Движимый инстинктом высшей целесообразности, Дарвин счастливо избегает "затоваривания" природы, тесноты, нагроможденности. Он на всех парах уходит от плоскостного каталога к объему, к пространству, к воздуху… Научный успех Дарвина был в некоторой части и литературным. Бодрящая ясность, словно погожий денек умеренного английского лета, то, что я готов назвать "хорошей научной погодой", в меру приподнятое настроение автора заражают читателя, помогают ему освоить теорию. Не обращать внимания на форму научных произведений — так же неверно, как игнорировать содержание художественных. Элементы искусства неутомимо работают в пользу научных теорий».
Метод уже был опробован на усоногих и геологии. Главное — чтобы книгу не отвергли сразу, а для этого надо не обрушивать новую идею на голову читателю, а начать с безобидных фактов. Сперва продемонстрируем, что домашние животные и растения одного вида отличаются друг от друга — ой, и правда, скажет читатель, отличаются, вот горошек с белыми цветками и на той же грядке — с розовыми… Есть понятные причины отличий — пресловутые «климат — пища» (да подавитесь ими!), есть не совсем понятные — «неопределенная изменчивость». Не верите? Но припомните сами, ведь бывает же, что в одном помете и на одной пище вырастают существа, сильно отличающиеся друг от друга! Ну, бывает, да, помню, однажды наша кошка родила… Но не бойтесь, читатель, из этого пока не следует ничего необычного или ужасного. Просто признайте, что это бывает. Признали? Вот и хорошо, а теперь поговорим о наследственности. Разве будет разумный англичанин отрицать, что она существует? «Всякий, конечно, слыхал о случаях альбинизма, колючей кожи, волосатости, появляющихся у нескольких представителей одной семьи… Быть может, самая верная точка зрения на этот вопрос заключалась бы в том, чтобы считать наследование каждого признака правилом, а ненаследование — исключением». Кто устоит перед столь деликатной, полной сослагательных наклонений формулировкой?
И дальше ничего страшного: факты о коневодстве и голубеводстве, ссылки на селекционеров (сплошь священников и герцогов). Добропорядочный британец не хочет знать про какой-то там естественный отбор — и не надо. Побеседуем об искусственном. В старину селекционеры не знали, что занимаются селекцией, просто для них было «естественно оставить корову, которая дает много молока, в живых, а ту, что дает мало молока, пустить на мясо. Это естественным образом приводит к тому, что высокоудойные коровы будут оставлять больше потомства и, следовательно, будет идти отбор на удойность». Теперь животноводы «говорят об организации животного как о чем-то пластическом, что они могут лепить почти по желанию… Ключ к объяснению этого — способность человека к кумулирующему отбору: природа поставляет вариации, человек соединяет их в полезных ему направлениях». Даже патриотизм пошел в ход: «Результаты, достигнутые английскими животноводами, всего лучше доказываются громадными ценами, уплачиваемыми за животных с хорошей родословной, которых вывозили во все концы света».