Выбрать главу

Дома его ждал сюрприз, милые соседи взломали дверь комнаты и теперь пользовались его помещением как своим, видите ли, они решили, что Григорий из тюрьмы больше не выйдет, комитет без оснований не арестовывает. Кричать и вразумлять, потерявших берега бухариков, не стал, только поинтересовался, куда девались некоторые вещи из комнаты?Ответа естественно не получил, зато угроз наслушался на всю оставшуюся жизнь. Что ж, не он это начал, но когда-то это должно было закончиться, в один прекрасный день в коридоре на крючке под одеждой появилась старая холщовая сумка с тремя бутылками, в которых плескалась жидкость с запахом самогона. И провисела она ровно до того момента, как кто-то поинтересовался содержимым сумки. Время было такое, несколько дней до зарплаты, душа горела, а деньги на самогон кончились через неделю после аванса. Бутылки естественно были на время изъяты, самогон слит в чайник, а его места заняла вода из под крана. Но Григорий всего этого не знал, накануне он взял отгулы и уехал навестить родственников в деревне, вернулся только ко вторнику следующей недели и своих соседей живыми уже не застал. Метанол это такая гадость, противоядие к нему только одно, чистый спирт, а где его без денег да еще во время антиалкогольной компании найдешь? То есть, сколько веревочке не виться, а конец все равно узлом завяжут. 

Переживал ли Григорий? Конечно, переживал, но жить дальше с потерявшими человеческий облик тварями не мог, несколько раз серьезно на него заедались, так как денег в долг не давал, чуть до поножовщины не доходило, и квартиру не разменяешь, давно на комнату «неправильного» жильца облизывались, поэтому пакостили как могли, вот и напакостили, сами себе. По повестке к следователю Григорий явился, имея договоренность с адвокатом, уже знал, что и как делается, однако пока не предъявлено обвинение, адвокат для ознакомления с делом в Советском Союзе не допускался. Вот только ерунда это все, и адвокаты, и следователи работали в тесном контакте, поэтому и не стали наезжать на мастера, допросили пару раз да отпустили с миром.  

А про Степанова, Гришке потом рассказали, оказывается это был сынок одного из партийных руководителей, попался на валюте, он иностранцам не только изделия из камня продавал, но и еще кое-что, что здорово ценилось за рубежом. Партиец, чтобы спасти своего отпрыска, быстренько собрал манатки, и уехал в другой город с понижением, а следователь остался и двадцать раз проклял своих сослуживцев, которые проявили ненужное рвение. Фигурантов дела он нашел быстро, мастеров поделок достаточно, но вот повесить на кого-либо спекуляцию валютой не получилось, все прекрасно знали, чем это дело может закончиться, поэтому отбрыкивались, несмотря на серьезное давление на них.

Станок свой Григорий потом все-таки продал Сергею, за те же самые три тысячи, и ничуть не пожалел, так как позже добавил еще две тысячи  и умудрился на них купить двухкомнатную кооперативную квартиру. Причем просто так купить квартиру он не мог, ему пришлось сначала представиться родственником предыдущих жильцов, убедить в этом членов кооператива, то есть пожить примерно с год в этой квартире, а потом уже закрепить все это через общее собрание кооператива. И то появились некоторые товарищи, которые отнеслись к этому крайне подозрительно, так как стояли в очереди на расширение. А еще до этого он начал встречаться с девушкой и так получилось, что, несмотря на разницу в возрасте в четырнадцать лет, отношение у них начали развиваться нормально, и спустя полгода они окончательно оформили свои отношения. 

Вроде бы жизнь сложилась, но вот нелюбовь к комитету и к власти в Союзе вообще, въелись навсегда, и если раньше Григорий с удовольствием ходил с коллективом на Первомай и ездил на картошку, то теперь категорически от этого отказывался. Нет, он ни перед кем не бравировал, ничего не доказывал с пеной у рта, но не ходил и все, в то время когда на колхозном поле все работники изображали до обеда деятельность, а во время обеда принимали согревающего грамм по двести, Григорий просто работал на своем рабочем месте. И никто его не мог тронуть – ибо гегемон, мог и открытым текстом послать, имелась у него такая привилегия.

* * *