– Ну конечно! – Он презрительно искривил губы, не отрывая взгляда от страницы. – Тебе, кому же ещё? Всю жизнь одна ты и только ты… Я и здесь оказался из-за тебя, и Лейла меня использовала, чтобы добраться до тебя. Даже это… – Он махнул рукой на горы книг. – Для тебя!
За внезапной вспышкой последовало неловкое молчание. Хотелось возразить, что это не так, что в Пыль-Тропе он сам привязался ко мне… С другой стороны, я и правда всегда хотела вытащить его с собой в большой мир, а он старался меня удержать… и не смог. Моя тяга оказалась сильнее. Но Лейла… Тут уж я точно ни при чём!
– Разве она смастерила тебе ту ногу не до того, как я попала во дворец? – Я постаралась убрать из голоса обвиняющие нотки, которые можно было бы принять за ревность. – Хочешь считать себя мучеником, пожалуйста. Но зачем отдавать на смерть случайных мирных людей?
Тамид молча смотрел в книгу.
– Хорошо, поговорю с ней, – проронил он наконец, – но у меня одно условие.
«Да сколько угодно!» Но вслух я сказала другое:
– Какое?
– Если она покажет выход из города, я тоже уйду. Не желаю в этом всём участвовать: ни в вашем мятеже, ни в спасении узников, которое вы затеяли. Я сам по себе, и я хочу домой. Меня никогда не тянуло оттуда уехать.
«Назад в Пыль-Тропу?»
Я никогда не могла этого понять. У Тамида была только одна мечта – выучиться на святого отца и однажды возглавить молельный дом. Я же готова на что угодно, лишь бы не возвращаться в ту дыру на окраине песков, которая сомкнёт на мне свои железные челюсти и больше не выпустит.
– А о других ты подумал? – прищурилась я. – Здесь, на севере, никто, кроме тебя, не знает древнего языка. – Старые традиции и языки сохранились только у нас в Захолустье, и Тамида святой отец успел кое-чему научить. – Если мы не отыщем способ остановить машину султана, всё погибло.
– Хотите держать меня взаперти, пока я что-нибудь не откопаю? – Тамид с горечью скривился. – Можешь поверить, я старался. – Он сердито махнул рукой на книжные завалы. – Мне очень жаль, но… раз до сих пор не нашёл, едва ли когда-нибудь найду.
На самом деле меня тоже грызло ощущение, что, будь заветные слова в книгах, они уже нашлись бы.
– Ладно, – уступила я, – если выберемся, доставим тебя как можно ближе к Пыль-Тропе. Только поговори с Лейлой, и поскорее.
Я уже повернулась лицом к двери, но он задержал меня:
– Амани… – Оставив дверь полуоткрытой, я оглянулась и заметила боль в его глазах. – Это ещё не всё… – Тамид окинул взглядом разбросанные по комнате книги, будто надеялся отыскать разгадку в последний момент. – Я кое-что узнал… Нет, не способ, но… – Он заговорил медленно, тщательно подбирая слова: – В описаниях смерти джиннов, во всех без исключения, ещё с самой первой войны, говорится, что при этом разрушалось всё вокруг. Джинны состоят из огня и, когда гибнут, взлетают в небо и становятся звёздами. Это как взрыв… Ужасный взрыв, который уничтожает целые города! Реки выкипают, земля трясётся и раскалывается… После гибели джинна Фереште машина Лейлы овладела его мощью, подчинила её, создала огненную завесу и оживила абдалов. Если теперь машину выключить, сила вырвется наружу, и…
Тамид умолк, неловко отводя глаза. Я понятливо кивнула:
– Значит, погибнет и тот, кто выключит.
Как бы ни складывались наши отношения с Тамидом, ни один не хотел смерти другого. Мой взгляд вновь упал на картинку с горящим городом. Легко представить, что натворит в подвалах султанского дворца огонь Фереште, освобождённый из громанской машины Лейлы. Однако не это терзало мой усталый разум. Погибнуть я могла от многих причин задолго до того, как рискну отправиться в подземелье джиннов. Сейчас есть более насущные дела.
– Всё это потом, Тамид, – вздохнула я, потирая лицо, чтобы прогнать усталость. – Нам надо спасти ту, которой назначено умереть завтра.
Глава 6
Пробираться в ночной тьме по улицам Измана, где бродят абдалы, было непросто. Для обычного человека – невозможно, но не для демджи. Когда небо на востоке по ту сторону огненной стены начало светлеть, мы уже добрались до окрестностей дворца, укрылись в подворотне и, дождавшись восхода, когда улицы стали наполняться прохожими, смешались с толпой на площади.
Вокруг царило непривычное возбуждение. Жители Измана только вчера собирались здесь, чтобы поглазеть на султимские состязания, которые мы так неожиданно прервали, а сегодня не было даже известно, чего ожидать: обмена заложников или публичной казни. Отношение к ней публики было явно иным, чем в случае мятежного принца или благословенной султимы, которые стали законными жертвами так называемого султанского правосудия. А та, которой грозила плаха сегодня, ни в чём не повинна и должна ответить за чужие преступления. Судя по угрюмо сжатым губам и потупленным взглядам окружающих, это понимала не одна я.