В тот же день её отец, принимавший участие в уличных бунтах, вышел на дворцовую площадь и при всех проклял мятежников, которые погубили его невинную дочь. Я не могла его осуждать: в семье росла ещё одна.
Имя третьей было Наима, и она тоже умерла из-за нас. Мы всегда опаздывали, как ни старались. Чтобы успеть, надо было проникнуть во дворец. А как это сделать без Сэма? Да что там говорить, даже с ним один раз уже не получилось!
– Она осталась сиротой, – рассказывала Сара, укачивая малыша Фади, – но росла не одна, с четырьмя братьями…
Шторы скрывали нас от любопытных взглядов с улицы, но рассветное зарево в решётчатом окне позволяло разглядеть тревогу на её лице. Сара чего-то не договаривала.
– Что ещё? – нахмурилась я.
– Да не казни ты себя! – вмешался Жинь, не дав ей ответить. Он прислонился к стене напротив, слушая наш разговор. – Не можешь же ты быть в ответе за каждую жертву в этом мятеже… Не больше Ахмеда.
Разумный совет, то же самое сказала бы и Шазад, останься она с нами. Однако теперь на их с Ахмедом месте оказалась я. Говорила Тамиду, что больше не допущу, чтобы по моей вине гибли люди, но три тела, висящие на дворцовой стене, доказывают обратное, и ничего тут не поделаешь.
«Может, самонадеянная и себялюбивая девчонка из Пыль-Тропы не так уж и изменилась? Может, вернуться с ним домой было бы честнее?»
– За эту… в ответе, – буркнула я.
Спорить никто не стал: правда есть правда.
Сара обвела взглядом наши лица и продолжила рассказывать:
– Говорят, их выдал сосед. Пошёл во дворец и сказал, что братья сочувствуют мятежникам. Он и сам дрался со стражниками во время бунта, его считали другом…
– А потом донёс, чтобы спасти собственную дочь, – договорил Жинь.
Сара хмуро кивнула:
– Братья догадались и забили его до смерти. Труп только что нашли.
У меня защемило сердце. Горе, месть, кровь… Кто-то должен был заплатить, если не султан.
– Он того и хочет, – усмехнулся Жинь, – чтобы друзья мятежников передрались между собой.
– А мы никак не можем помешать, – уныло пробормотала я.
– Ну так что, – заговорила Хала, – будем и дальше тупо наблюдать или исправим наконец твою ошибку? Пускай безутешный папаша забирает свою никому не нужную принцессу.
– Для него она очень даже нужная!
Я глянула на закрытую дверь, за которой Тамид в непервый раз пытался разговорить пленницу. Пока ничего не получалось, но он ещё надеялся. Притащил священные книги, взывая к религиозным чувствам… Глупо, на мой взгляд: она же, по сути, собственными руками убила бессмертного древнего! С другой стороны, что ещё остаётся?
– А зачем возвращать её живой? – хмыкнула золотокожая, и я резко повернулась к ней.
В комнате повисло напряжённое молчание.
«Нет, похоже, сказано всерьёз… Хала вообще редко шутит теперь, после смерти Имин».
– Не убивать же её, – растерянно поднял брови Жинь.
– Почему бы и нет? – Хала издевательски повторила его гримасу. – Может, потому, что Лейла твоя сестра? Да она с удовольствием прикончила бы нас всех! И султан не уточнял, живой её хочет получить или мёртвой.
– Думаю, живой, – сухо произнёс Жинь, – это подразумевается, когда речь идёт о заложниках.
– Мы, дети джиннов, понимаем всё буквально, – едко усмехнулась золотокожая. Близнецы, примостившиеся рядом на подоконнике, неловко переглянулись. – И вообще, не тебе это решать! – Она перевела взгляд с Жиня на меня.
Теперь на меня смотрели все. Я понимала, что Жинь ждёт моего решительного «нет», и всё же колебалась.
Султан хочет натравить на нас весь город. Повесил уже третью девушку, а злодеями получаемся мы! Герои принцесс спасают и уж точно не выжидают в стороне, когда гибнут невинные. Люди скоро забудут, кто убийца, а запомнят лишь, что на виселицу их дочерей отправили по нашей вине. Конечно, смерть Лейлы не поможет выбраться из города, но хотя бы остановит жуткую череду убийств и не даст горожанам отвернуться от восстания, пока мы не освободим его главу.
Всё верно, только… каким же чудовищем надо быть, чтобы бросить к ногам отца безжизненное тело дочери?
Ответить я не успела: дверь в комнату Лейлы скрипнула, и на пороге появился Тамид со священной книгой под мышкой.
– Ну как? – спросила я без особой надежды, но в глубине души радуясь отсрочке.
– Пока ничего, но… – Он помялся, опустив взгляд, словно в страхе от того, что собирался сказать. – Мне пришло в голову, как заставить её заговорить.