музыканты спят – готовятся к ночному балу. Кандара прекрасна – как была прекрасна сто и тысячу лет
назад.
Наконец, старик утомился. Он попросил у замка хлеб, простоквашу и соломенную постель – словно
он снова мальчик-пастух, не знающий ни единого заклинания. Счастливая Тильда исполнила и это его
желание. Она знала, как рожать и принимать детей, подхватывать ещё мокрых детенышей, сажать яблони и
сеять хлеб, но ни разу ещё ей не доводилось творить чудеса. Старик уснул, едва коснувшись усталым телом
грубого ложа. Тильда завернулась в плащ и устроилась у очага прямо на голой земле. В эту ночь она не
смотрела снов. Разбудил её звонкий птичий щебет. Лазурная, радостная пичуга клевала хлебные крошки с
пола. А от мага осталась только пустая одежда и серебряный амулет с синим камнем на длинной цепи.
Помолившись о легкой дороге для старика, Тильда собрала вещи, думая, где лучше похоронить их – под
стеной или в мерзлом садике, вышла из своей комнаты – и обомлела. Перед ней стояла Кандара во всей
несказанной красе. Островерхие башни, витражные стекла, лесенки и балконы, маленький садик с
апельсиновыми деревцами и брызжущим во все стороны фонтаном за гостеприимно приоткрытыми
воротам.
Не веря своим глазам, Тильда прикоснулась к шершавым плитам, тронула дверную ручку – всё
настоящее. И паркеты и стрельчатые окна и арки в залах и бронзовые подсвечники и отсыпанные белым,
похожим на снег песком дорожки в саду, и даже апельсины на ветках. Вот только залы и комнаты были
пусты – ни шкафов, ни постелей ни кухонной утвари, не говоря о книгах, нарядах и рыцарском вооружении.
Тильда задумалась, оглядывая просторную бальную залу, и рассмеялась, как девочка, когда посреди
царственного великолепия возник обычный кухонный табурет, крепко и неуклюже сколоченный. Лазурная
птичка ответила звонким чириканьем и прошлась по проножке пошатываясь, словно заправский пьяница.
Похоже, о грязной работе предстояло забыть – теперь трудиться будет воображение!
Это оказалось… волшебно. Да, волшебно, другого слова не подберешь. Нескончаемый сон, в котором
возможна любая причуда. Тильда воображала себе шторы и занавески, простыни и подушки, комоды и
кушетки, женские платья и детские игрушки. Если что-то не нравилось – достаточно было повести бровью,
и неудачная задумка исчезала. Особое удовольствие Тильда получила на кухне – больше не приходилось
спускаться в гостиницу за припасами, достаточно было вспомнить самое редкое лакомство, чтобы оно
тотчас появилось на столе свежим и ароматным. Пироги с крольчатиной и печенкой, булочки в сахаре, сидр
и эль, морской суп и похлебка с бобами – все, кто когда-нибудь навестит Кандару, смогут отведать
лакомства, которыми Тильда Бам, кормила семью. А ещё полюбоваться цветами, которые она выращивала у
себя на окошке, поспать под лоскутными одеялами, попить молока из облитых желтой глазурью глиняных
кружек, услышать, а то и протанцевать джиллиянку, отбивая такт босыми ногами.
Тильда вспоминала, вспоминала, вспоминала, вытряхивая минуты детства и годы зрелости и наконец
поняла – её жизни просто не хватит, чтобы заполнить Кандару. Она не касалась ни рыцарских мечей ни
платьев принцесс ни дворцовой мебели, не прочла за жизнь и десяти книг, не видела и десятка настоящих
картин. Нужны ещё гости, много гостей. Недолго думая, Тильда вообразила старый чугунный фонарь –
точь-в-точь такой, как стоял на окне её дома, зажгла его и поставила на подоконник самого высокого
окошка в самой высокой башне. И впервые за проведенные в Кандаре месяцы загрустила всерьёз – даже
потешные штучки лазоревой птички не развлекали. Она вспоминала мужа, его рассказы у очага, ровное
дыхание в спальне, пестрый шелковый платочек, который он до сих пор, красуясь, повязывал на шею,
прочную мебель, сработанную на совесть, смешные гостинцы из дальних стран. Самуэль всегда оставался
рядом, защищая её от бед – даже когда уплывал к Поясу Юга. И она думала о муже, всякий раз, когда шила
или варила еду, гадала, как заплести косы, и собирала яблоки. Он быль сильный и честный, её Самуэль, он
любил надежные вещи и простую пищу. И скорее всего не оценил бы тонкую прелесть иллюзий… как
впрочем, и дети, земные от макушки до пяток. Разве что младший сын – он пошел к чудаку-капитану,
потому что слоны и сирены были ему важнее полновесных золотых и безрадостного труда.
Первый гость не заставил себя долго ждать – элегантный уродец, королевский портной из Загорья
явился в замок, чтобы узнать, какие платья носили благородные дамы в древности – принцессе Загорья
исполнялось шестнадцать лет, и она хотела быть самой прелестной. Тильда сильно огорчила его, но после
долгих уговоров портной согласился задержаться на день – вспомнить наряды, которые шил и видел.
Сбившийся с дороги к пастбищу личный повар графа Ферье радостно позаимствовал кое-что из рецептов
Тильды – заносчивый граф наотрез отказывался от простонародных кушаний, а теперь их можно было под
благовидным предлогом ввести в моду. Взамен он поведал о многослойных паштетах, кабанах, в которых
запекают живых воробьёв, и тортах о двадцати ярусах, со своим сортом крема для каждого. Угрюмый,
покрытый шрамами рыцарь, которого привез красный дракон, вообще ни с кем, кроме Кандары, не
разговаривал – Тильда думала даже, что тот немой. После его визита в оружейной появились мечи, копья,
кинжалы, стилеты, шлемы и доспехи с тонкой чеканкой. Благородная дама, путешествующая с
многочисленной свитой (правда слуги идти в колдовское гнездо наотрез отказались) помогла шикарно
обставить замок – после её непродолжительного визита в Кандаре появилась не только изящная мебель,
гобелены и редкостные ковры, но и мраморная ванна с горячей водой. Тильде страшно понравилось
нежиться в розоватой, благоуханной чаше.
Бард-лютнист, которого загнала в замок лютая метель, помог пополнить библиотеку, а в свободное
время пел и играл баллады – то томительные и горькие, то бравурные – хоть сейчас на войну, то веселые,
как ячменное пиво в кружках. Он был красив чеканной красой мужчины, подошедшего к зениту жизни –
умный и лукавый взгляд, лучики морщинок у внимательных глаз, седина в иссиня-черных кудрях и
короткой волнистой бородке, черная с серебром куртка, серебряные перстни на сильных пальцах, шпоры на
сапогах, рукоятка ножа за наборным, широким поясом. Сильный голос – не просто мощный, способный
заполнить звуками зал, но покоряющий сердце. Должно быть, такие барды в давние времена шли перед
армиями и пели на полях битвы, поднимая солдат в атаку. Он пел для Тильды лунной ночью Самхейна –
истории славных сражений, великой любви и простого площадного веселья. Тильда чувствовала, что
нравится, зажигает веселые искры в темных глазах, и тянулась навстречу. Она грезила – как бы сложилась
её судьба, откажись она в юности выходить замуж. Круг людей, факела и мячи, охапки свежих цветов,
шальное золото, восхищение пьяной от восторга толпы. Музыка – скрипки, флейты, гулкие барабаны,
огненная джиллиянка босиком по мостовой. Слезы и поцелуи, страсти и приключения, опасности и
чудесные спасения от неминуемой гибели. Дитя в кибитке под пестрым пологом, дитя, которое учат ходить
по канату, едва оно встанет на ноги. И любовь бродячего лютниста – он бы понял, как стремится к чудесам
душа Тильды, как просят танца легкие ноги и грустится о звездном небе под крышей дома… Когда темень
за окнами стала сереть, возвещая рассвет, им не понадобились слова – только взгляды. «Пойдешь со мной?»
«Нет».
Бард ушел незаметно. Он оставил на память серебряное колечко с виноградным листком и
брильянтовой каплей росы – дары Кандары исчезают бесследно, настоящие вещи живут долго. Дождавшись