людям надо во что-то верить. «Мы с тобой пройдем по кабакам, команду старую разыщем мы» – как певали
веселые витальеры.
Я танцевал на этой дискотеке, сэр, когда был мальчишкой. Пил молочный коктейль в кафе, таскал
кусочки обшивки и однажды даже подал капитану трубку Для меня слово «Хелена» не пустой звук и
оплавленная земля на месте старта родней материнского дома. Спасибо за вашу щедрость! Кстати, у меня
сохранилось кое-что – мелочи, альте-захн. Хотите приобрести сувенир, сэр?
Круги своя
Пахло смолой, как всегда у дорог. Пыхтящий паровоз уже протащил в город цепочку пестрых
вагонов, гул утих и только влажные рельсы подрагивали под рукой, словно внутри билась живая кровь. Так,
пожалуй, и есть – начав двигаться, металл обретает душу. Если священники молятся за котов и хоронят на
кладбище попугаев, чем хуже стальные трудяги? Пар наполняет их теплом, стук колесиков и шестеренок
сродни ударам сердца. А те невежды, что утверждают «рукотворные твари бесчувственны», просто ни разу
в жизни не пробовали относиться к ним по-людски…
Борегар Метерлейн или мастер Бойм, как давно уже звали его жители города, был человеком с
железным сердцем – может, поэтому он любил механизмы больше людей. Когда мальчик родился, повитуха
и доктор в один голос сказали «не жилец» – в груди мальчика что-то свистело и хлюпало вместо
размеренного «тук-тук». Сердце билось прямо под кожей, едва прикрытое тонкой перегородкой плоти. Но
Метерлейн-старший не стал хоронить сына. По совету единственного из докторов, который взялся помочь,
он выковал металлическую пластину, а врач вживил её в грудь младенца. Это не защитило Борегара от
насмешек детей, злых шуток девиц и любопытства соседей, но помогло прожить долгую жизнь. Длинные,
пышные как у женщины волосы мастера обильно тронула седина, машинное масло, сажа и копоть навеки
въелись в большие, испещренные шрамами руки. Он был ещё крепок, но старость уже заглядывала в его
зеркала.
Мастерскую свою Борегар унаследовал от отца и деда. Огромный деревянный ангар с рядами полок
вдоль дальней стены – никто и никогда не стирал с них пыль, ни одна женщина суетливой рукой не
проходилась по бесчисленным масляным или ржавым железкам, не копалась в сундуках и ящиках, полных
таинственными деталями. Шустрые роботы-уборщики, шурша колесиками, дочиста отскребали пол, но
подниматься на стеллажи им строго-настрого запрещалось. Каких только механизмов не пряталось в
мастерской! Допотопные велосипеды с огромными колесами, поломанный парикмахерский автомат,
похожий на кресло для пыток, угрюмые, но все ещё грозные паровые машины прошлого века, самобеглые
коляски с потрескавшимся лаковым верхом и несуразными тормозными педалями. Всевозможные
механические часы, настенные, настольные и напольные – за мелодичный разноголосый звон Борегар и
получил свое прозвище. Он был одним из последних механиков-самоучек, не пошел ни в корпорацию, ни на
завод, презирая поточное, бездушное воспроизводство.
Половину ангара занимали ничейные механоиды – снятые с выпуска, поломанные, немодные и
ненужные, выкинутые на улицу роботы. «Я люблю подбирать на помойках одинокие старые вещи» говорил
мастер Бойм. И подбирал, чинил, смазывал, менял подшипники и шестеренки, полировал металлические
бока, а затем пристраивал трудяг в хорошие руки или сдавал в аренду. Ведь не всякий может позволить себе
новехонький кухонный агрегат, механического садовника или «умную» колыбель. Мастер брал небольшие
деньги, а с бедняков и вовсе гроши, но соседи знали – стоит вернуть робота изувеченным или выбросить за
ненадобностью, никогда больше не получишь от мастера Бойма и ржавой гайки.
Десятки скрипучих стальных подмастерьев трудились в ангаре, не покладая манипуляторов. У
мастера оставалось время, чтобы бродить по городским окраинам, свалкам, депо, собирая несчастные
механизмы в свою тележку. Уличные мальчишки порой смеялись над ним, но обычно помогали – за
леденцы, удивительные игрушки или (о, чудо!) возможность постоять в мастерской, подержать щипцы,
вкрутить болт, осторожно нанести масло, протирая ветошью потайное нутро машины. Учеников Бойм не
брал, но и гнать ребятню не гнал – работы хватало на всех.
«Урожайным временем» для него была осень. Летом старые роботы неохотно шли к людям –
солнечный свет придавал им сил, позволял резвиться на пустошах и съезжать взапуски с холмов. Зимой они
дрожали под снегом в своих непрочных убежищах. Весной гибли во множестве от сырости, ржави и
ядовитых стоков – даже лучшие мастера порой бывают бессильны. А тоска осеннего ветра напоминает об
одиночестве не только людям и птицам, всякая тварь в октябре слепо ищет тепла.
Кожаный плащ мастера Бойма надежно защищал его от дождя, подбитые мехом башмаки грели ноги,
очки в латунной оправе оберегали глаза. Он оставил тачку у самого входа в пустое депо, достал трость,
окованную железом – хитро сработанная, она могла служить и орудием и оружием. Вдоль заваленной
битым кирпичом тропки тянулись склады, кое-где из провалов окон уже показались молоденькие рябины,
жалко обвисшие от сырости. Ржавые остовы вагонов казались тушами допотопных чудовищ. Тощая шавка
выкатилась откуда-то, тявкнула и приблизилась, льстиво виляя хвостом. Еды у мастера не было, он
потрепал собаку по мягким ушам, потом легонько оттолкнул – ступай. Важна была тишина.
Выждав немного, мастер достал маленький ксилофон, выверенный до тона, и прикоснулся
молоточком к блестящим плашкам – дин-донн, дин-донн, ходят роботы на звон. Напрягая слух, он
улавливал каждый шорох – каплет вода с крыши, поскрипывает открытая дверь, лепечут мокрые листья,
шуршит щебенка под маленькими колесами… Некрупный, похожий на колесную гусеницу механоид
выполз из темного склада – хитрец нашел себе уголок посуше. Улыбнувшись в усы, мастер Бойм осторожно
присел, подхватил малыша на руки и спрятал под куртку. Манипуляторы пострадали довольно сильно –
даже не разберешь, кем он был. Но механизм цел. Ну-ка… Тоненький писк раздавался откуда-то из-за
завалов. Мастер пошел на звук, прощупывая путь тростью на случай ям. Несчастный робот провалился в
решетку канализации, успел уцепиться манипулятором, но не смог выбраться, покрылся ржавчиной и
буквально прирос к прутьям. Пришлось вырезать его, придерживая за передние ножки. Механоид так
настрадался, что не шевелился, только чуть вздрагивал. Ничего, соберем, подкрутим, и станет как
новенький.
Первая удача оказалась обманчивой – мастер Бойм обшарил все развалины, насвистывая код, но
кроме собак и ворон никто ему не откликнулся. Или вымерли бедолаги или попались сборщикам
металлолома – в механизмах случалось найти и золото и платину и сапфиры с рубинами, да и медь была
недешевой. И дождь начал усиливаться, небо совсем затянуло. Что ж, двум малышам все равно удалось
помочь.
Провожаемый скучным лаем, мастер Бойм выбрался из развалин, подхватил свою тележку и
пошлепал по лужам к жилым кварталам. Его ждал теплый дом, вкусный грог и горячее рагу с бараниной и
базиликом, приготовленное роботом-поваром – прежде старик принадлежал весьма знатному дому и в его
ржавой памяти сохранились удивительные рецепты.
Впрочем, ужин простыл – заглянув на минутку в ангар, чтобы устроить поудобней новых питомцев,
мастер Бойм провозился с ними до глубокой ночи. Похожий на гусеницу малыш чудом дождался помощи, в
тепле цепь треснула и буквально осыпалась с колес. Когда-то механоид был дамским угодником, полировал
ногти, завивал волосы, массировал чьё-то стареющее лицо – к запаху железа и смазки до сих пор
примешивалась цветочная нота духов. А теперь ему найдется новое дело. Завинтив последний шурупчик,