Цольга глянула на неё мельком.
В ней действительно ничего информативного касательно леса не было. Просто обозначено, что вот тут – лес.
Как выходить?
- Откуда вообще взялась эта карта?
Цольга прищурилась. Облизала пересохшие губы.
- Это наша с Чвиком.
- Откуда она у вас?
- Какой ты любопытный. Мы её нашли.
- А как она попала к тем пиратам?
Цольга подумала.
- Её свистнюли ю нас тогда, когда мы были на Клофтхофе. Мы… обсюждали, и тют один плидюлок выхватил её из кливых пальцев Чвика и наютёк. Мы выбежали. Никого. Стали искать. Тют смотлим: а он заходит в аэлобюс. Дескать, я тют вообще не пли чём. И аэлобюс взлетел!
Я удивился.
- Мой аэробус?
- Твой. Мы следом, блин. Заделжались. С вылетом, как всегда. А потом, юже в небе, ювидели, что этот аэлобюс чё-то сел на каком-то летюне, влоде плантации. Мы не спешили. Аэлобюс взлетел и в длюгом наплавлении, не на Глагос попёл. А следом за ним эскадлилья каких-то лжавых «недогадюк». Мы и смекнюли, что пилаты это. И, кажись, тоже за калтой. Дальше ты помнишь, Кюсочек.
Хмм, а я и не увидел таких примечательных ребят, как Цольга и командир, в тот день. Я всё в кабине самолёта торчал. Проверял тахометр, по-моему. А мыслями был с Хильдой…
- Я дюмаю, где-то там были и элевенки. Пло всё и плослышали.
Мне как-то подумалось, что Цольга уж очень мельком, слишком всё просто описала. Но я не стал спрашивать. Какая теперь уж разница?
Мы двинулись далее.
- Знаешь, как мы с Чвиком подлюжились?
- Как? Безумно интересно послушать.
Цольга шла, расталкивая здоровенные листы сочно-зелёного куста. Из-за небольшого роста ей приходилось отмахиваться своей винтовкой, пронзая зелень штыком. Меня же осаждала мошкара.
- О, это было дельце! Долго лассказывать, потом отдельно запишем в болтовой жулнал, чтобы всё влемя напоминать Чвикю. Хи-хи. Главное, он за всё то дельце тли лаза взял назад свои слова. С тех пол он не летает в составе «клыльев» Гнезда. Зато с тех пол он летает со мной на «Глаче»! Хи-хи.
Я был разочарован. Не люблю, когда так вот: спрашивают, хочу ли я послушать историю, а историю не рассказывают.
Вспоминая всё то, что рассказала мне о прошлом Цольга, я невольно вспомнил ту свою жизнь, которая уже обросла мхом, как вон то поваленное дерево слева. Кажется, что всё было так давно. Это всегда так, когда всё претерпевает столь кардинальные перемены. Стало ли лучше? Сложно сказать. Стало разнообразнее точно.
«Грач» есть символ перемен. Наш самолёт – это общее дело, собравшее нас. И Цольга, и я, и, как выяснилось, командир уже не вернёмся к прошлой жизни. Другой вопрос, хотим ли мы ныне вернуться?
Грач – это птица оттепелей. Зима тает. Прилетают грачи. Мне было холодно без Хильды. Но потом прилетел «Грач». Стало ли тепло? Да нет… Но началась оттепель.
- Эх, Плопасть знает, выбелемся мы из леса этого…
Пропасть…
Я увидел другую Пропасть, став стрелком-радистом «Грача». Другие её краски. Раньше я не замечал её. Она под нами. Тёмная не-материя, поглотившая когда-то океаны. Теперь я понял… Она наша жизнь. Но, когда меняется жизнь, видишь иное. То, к чему привык, видишь совсем непривычно.
Раньше я видел своё будущее, а теперь нет. Оно чёрное, как Пропасть.
- Что плитих?
- Думаю о…
- О ляле своей?
- Ты знаешь, удивительно, но не о ней. О Пропасти…
- Чё именно?
- Я начал смотреть на неё чаще. Раньше я смотрел вперёд, в прицел перед лобовым стеклом. Теперь же я смотрю вниз, в прицел пулемёта. Поменялась не позиция. Поменялись цели в прицеле.
- И лазве есть лазница?
- Есть… Раньше я пробивал крылья гоблинам, а… теперь…
- А теперь гоблинше глазки стлоишь и плечико пожимаешь, засланец!
Я посмеялся.
- Да… но раньше в прицеле перед лобовым я не особо разглядывал гоблинов… Теперь же я начал их различать.
Не знаю, что подумала Цольга. Я ведь о ней. И не только о ней одновременно. Я начал различать Пропасть… Её оттенки…
- Плосто, ланьше, Кюсок, ты смотлел в свой сланый плицел и видел себя и гоблинов. А тепель, ты смотлишь в плицел, видишь себя и гоблинов, и понимаешь, что мало ты нынче от них отличаешься.