Сунильда с Ниной подошли к нему, и вежливо попросив разрешения, стали его осматривать, не снимая с него одежды. После длительного осмотра, Нина повернулась к Федору, поскольку незнакомой женщине, по правилам этикета, было нельзя обращаться к незнакомому мужчине напрямую, сказала:
-- Если господин воевода не против, я постараюсь его излечить, прямо сейчас, но это будет больно, мне будет нужна помощь мужчин.
Воевода даже не открыл рта, видимо от удивления впал в ступор, он просто кивнул головой. После этого командование взял на себя Федор. Он удалил почти всех подошедших экспертов, оставив только одного, самого старшего по возрасту, на всякий случай, и всех своих спутников. Подошел к воеводе и коротко приказал:
-- Снимай штаны друже.
-- Зачем -- не понял его воевода.
-- Это не дамы, сейчас, это лекари и повидали они голых мужиков, больше чем ты вой, за всю свою жизнь. Так что скидывай портки. Относись к ним как к полковым коновалам, глядишь иправда помогут, - посоветовал он, глядя на нерешительность воеводы. Последний довод, видимо, оказался самым весомым, поскольку воевода стал распускать пояс.
Федор услужливо налил ему кружку коньяку, в другую налил квас, стоящий на столе в глиняном кувшине среди уже принесенной закуски, и прихватил, оттуда же, какой-то соленый плод.
-- Ну, залпом, то есть все сразу, и с богом, вой -- сказал он, протягивая кружку воеводе.
Вняв совету, тот так и сделал, от чего его глаза вылезли из отбит, и он застыл с открытым и иссушенным спиртом ртом. Федор молча, сунул в открытый рот соленый влажный плод, и протянул вою кружку с квасом. Вся эта подготовка напоминала ему подготовку к операции, времен доктора Пирогова, при обороне Севастополя в 1857 г., по крайней мере, как Федор себе это представлял.
Затем воя уложили на стол, связали руки, и привязали к столу одну ногу. Следуя Указаниям Нины стоящий рядом Опора, взял воеводу за связанные руки, Ворон прижал к столу грудную клетку, а Федор ограничился ролью стороннего наблюдателя. Нина подошла, взяла воя за больную ногу и с силой повернула. Внутри воеводы, что-то хрустнуло, и он заорал. Но Нина, словно не слыша, поводила руками над уже бесчувственным телом, взялась за его бедра и резко повернула. Затем стала водить руками, поглаживая его по спине. На стол упала первая капля ее пота. В дверь стали ломиться, старший из присутствующих служащих воеводы, гаркнул на тех кто за дверью, и все затихло.
Через пол часа все было закончено. Но воеводе еще надо было прийти в себя. Нина сказала, что у него был просто сложный и застарелый вывих бедра. В ХХ в такие вправляли довольно быстро, но лечить разрывы после этого надо пару месяцев, здесь же поработала магия.
Поскольку вой лежал на столе без штанов, и его нужно было приводить в себя, Федор использовал старый солдатский способ. Поднял голову воеводы, и начал поить его коньяком, из глиняной кружки.
Воевода закашлялся, открыл глаза, и обвел ими комнату. Женщины сидели, упорно глядя на стену, да и мужчины стояли, не глядя на стол, на котором лежал больной. Над ним стоял только улыбающийся Федор.
-- Ну, вставай воевода, пробуй свои ноги, - бодро сказал он, - да портки одень, а то срамота.
Воевода вскочил со стола, словно мальчишка схватил, специально брошенные на пол штаны, почти впрыгнул в них, и только когда пришел черед затягивать пояс, остановился. Медленно развернулся, поднял одну ногу, как-то противоестественно изогнулся, дивясь отсутствию боли, и легкости движений. Затем остановился, вернулся в нормальное положение, и вдруг заплакал. Нина подскочила к нему, и с беспокойством спросила:
-- Что болит, воевода?
Воевода упал на колени, и стал судорожно целовать ей руки.
-- Спасительница, целитель, все что скажешь сделаю, только скажи, только кликни Даньку Соля - говорил он, стоя на коленях. Услышав это, Ворон посмотрел на Федора такими глазами, что тот понял, произошло, что-то экстраординарное. В это время Нина поняла в чем дело, она резко оборвала воя:
-- Встань вой, я целитель, и сестра барона, я сделала для тебя то, что могла, это мой долг, живи, да помалкивай, я не стремлюсь к известности, по крайней мере в Воличе. Тебе помогла и ладно. Открой дверь людей пусти, заждались он там.
В дверь уже, действительно, стучали весьма настойчиво. Воевода встал, подошел к двери, и откинул дубовый запор. Дверь открылась сразу, в нее влетели несколько человек с обнаженным оружием. Один подлетел к пустому столу, и спросил, ни к кому не обращаясь:
-- Где воевода, - воши?
-- А ты Проша, глаза разуй, может и чин раньше получишь, - сказал Дан Соль, сделав широкий шаг к столу. Стоящий у стола воин резко развернулся, и направил короткий меч в грудь приближающегося к нему человека. На секунду в комнате повисло молчание, затем Прохор медленно опустил меч, и с глупой улыбкой произнес:
-- Воевода, сам ходит.
-- Хожу Проша, хожу, ну-ка убери железяку-то. Да вот лавки принеси, пировать будем. И мигом!
Дальше все пришло в хаотическое движение, кто-то двигал столы, кот-то волок лавки. Минут через десять всеобщей суеты, все было готово. Поставленные буквой Т и засланные скатертью столы, были уставлены всякой снедью. Венчали застолье три стеклянные бутыли вина, и горшок с хмельным медом. Федор хмыкнув, водрузил на стол принесенный бочонок.
За время, которое понадобилось офицерам крепости, чтобы собрать застолье, Ворон тихонько объяснил Федору, что Соли, это самый могущественный род в Воличе. Вообще-то они из воев, в общем, командиры, дворяне вольных шлемов. Уже пять поколений, они поставляют армии Волича офицеров и полководцев. И если понятие Воличь ассоциируется с фамилией Славичь, то вольный шлем -- это Соли. Практически все основные командные посты в войске, это Соли, или их ближняя или дальняя родня. Даже скорее родня, прямых Солей слишком мало, за два века, их сильно проредили, но кто остался. Вот только интендантами они становились редко, Соли это воины, уважаемые воины. Интендантом Соль, невиданное дело, но теперь кажется все ясно, с таким ранением как было у Дана, войском не покомандуешь.
Глава 21
Но, ждет их расставание,
И долгий поиск.
И долгий путь, к новой встрече.
Вообще, при похмелье все жалуются на головную боль. Да это не головная, это тот случай, когда все болит, и ничего не помогает. Это даже не боль, это болезненное отсутствие наличествования заполненности, а вот в пустоте действительно только боль. Боль, возникающая от любых внешних раздражителей, даже самый малый из которых, кажется чрезмерным. Свет, звук, воспринимаются не как источники информации, а как внешние раздражители. Вообще, полное осознание себя только терзаемой извне телесной оболочкой, самое неприятное из всего, что может случится с человеком. Неосознанность души, при явном преимуществе мучений организма, над муками духовными. Извечные терзания российской интеллигенции, реализованные наоборот, во всей полноте и ужасе, здесь и сейчас. Плюс, море философских измышлений на тему где и чем похмелиться.
Мучимый примерно такими рассуждениями, Федор медленно брел по лагерю, к столбику дыма, символизирующего кухню. То, что похмелка ему поможет, верилось слабо, но надежда была.
Как он вчера добрался до лагеря, он помнил слабо, стены были целы, следов кровавого побоища нет, уже не сильно стыдно. Зато разговоры он помнил точно, слово в слово, спасибо Такору, ох часто он поминал этого деда. Даже по пьянке, все помнил. А вот и кухня, вот и Нея. Сто грамм коньяку, горячий жирный бульон, сам учил готовить, каша с салом, компот, местный. Уфф... ожил. Где остальные?
Ворон нашелся сразу, сидел с угрюмым видом на другом конце стола и тупо смотрел на берестяную кружку с коньяком. Рядом с этим монументом, осуждающим распутный образ жизни, дымилась глубокая глиняная миска с горячим бульоном, и лежал приличный ломоть хлеба. Видимо, начать лечение, у мага не хватало ни решимости, ни опыта.