Андрей Смирнов
Дары волшебства
(Повелители волшебства-4)
Благодарности:
Алексею Тищенко — за помощь в редактировании книги, Tаntos-y — за отличную идею, органично вписавшуюся в структуру повествования.
1
…Кто-то тряс Дэвида за плечо, настойчиво возвращая к реальности. Он не хотел пробуждаться: знал, что ничего хорошего его не ждет. Завшивленная камера, ноющие почки, ужасающая головная боль… Нет, лучше уж беспамятство, чем все это.
И тем не менее на каком-то уровне он понимал, что следует проснуться. Словно актер, целиком отдавшийся игре, но все-таки знающий, каким будет следующий поворот сюжета. Должно произойти какое-то чудо. Ну ладно. Дэвид открыл глаза. Никого. Пустая вонючая камера в глубине бездонной утробы Большой городской тюрьмы Лачжер-тауна. Тускло светит ночник над дверью.
А где же чудо? Должно ведь что-то случиться. Он был в этом уверен, хотя и затруднился бы объяснить, на чем основана его уверенность. Но, может быть, чудо уже произошло, только вот он его не замечает? Что-то странное творилось с его зрением: он видел лишь то, что находилось прямо перед ним. Все остальное расплывалось, пропадало в каких-то дырах. И появлялось вновь, стоило сосредоточить на упущенном взгляд. Вещь как будто быстренько выныривала из небытия, демонстрируя смотрящему свою реальность и абсолютную надежность.
То же самое происходило с ощущениями. Дэвид вдруг вспомнил, что у него должна болеть голова и ныть почки. Да, и еще пара ребер сломана. Лучше бы он об этом не вспоминал. Сразу все заболело. Он хотел было бессильно опуститься на койку (а что еще прикажете делать человеку, находящемуся в столь плачевном состоянии?), когда опять вспомнил о чуде. Боль исчезла, как только он перестал думать о ней.
Он не знал или не помнил, что именно представляет собой чудо, но был уверен, что узнает его, как только увидит. Может, стоит поискать под койкой? Не исключено, что она туда спряталась. Она. Значит, чудо женского пола. Кошка? Сказочная фея? Меланта из Зергала? Нет, все не то…
Под койкой никого не обнаружилось. Только вонь и сырость. Может быть, в дальнем темном углу, выпадающем пока из его восприятия?… Нет, он понял, что так ничего не выйдет. Сначала он должен вспомнить, что это за чудо, и только потом Дэвид его увидит. Тупо обшаривать камеру можно до бесконечности. Под койкой были земляные ходы, ведущие в подземелья гномов. Может быть, там он встретит своих друзей, Мелимона и Фили… но чуда он там не найдет, это точно.
Воспоминание о чуде казалось таким же близким, как знакомое, но забытое слово, которое вертится на языке — и никак не приходит на ум. Все усилия, все напряженные попытки вспомнить только отдаляют его, делают еще более призрачным и неуловимым. Дэвид испытал настоящее мучение от попыток найти — уже не в окружающем мире, а в своем разуме — образ, который приняло чудо. Оно… она постоянно ускользала. Нежная и хрупкая, «как… бабочка? Как ребенок?…
Так, уже теплее. «Ребенок» и «она». Выходит, это маленькая девочка? Он уже почти вспомнил… почти нашел ее — синеглазую Алису, явившуюся спасти его…
И тут Дэвид Брендом проснулся во второй раз.
Он лежал на широкой, мягкой кровати, нежась под теплым одеялом. Накрахмаленная простыня, почти хрустящая наволочка… Запах свежего, чистого белья. В комнате утренний полумрак, окно открыто, и, заставляя трепетать тяжелые шторы, в комнату струится ветерок с запахом росы, трав и облаков…
Это не его комната. Это спальня его невесты, Идэль-лигейсан-Саутит-Кион. Дэвид повернул голову. Рядом никого нет, на постели — след ее тела. Значит, принцесса уже встала…
«А вот интересно, — пришла мысль, — я заключенный, которому приснилось, что он стал волшебником, или волшебник, которому приснилось, что он заключенный?…»
Дэвид выбрал второй вариант — поскольку этот вариант нравился землянину намного больше первого. Посмотрел по сторонам. Окружающая действительность не возражала. Стены не таяли и не торопились исчезать. Мир казался достаточно устойчивым, чтобы ему можно было поверить. И Дэвид поверил.
Тем не менее у него возникло чувство, что он пропустил что-то важное. Или забыл. По мере того, как сон отступал, чувство становилось слабее. Дэвид все еще был дезориентирован и, чтобы привести мысли в порядок, стал вспоминать, кто он и что здесь делает.
Он и вправду когда-то сидел в тюрьме. Во сне он вернулся на шесть лет назад, в камеру, куда его посадили за несколько нелестных слов, публично сказанных в адрес Роберта Каннинхейма, Правителя Мира. Дэвида ждал скорый суд и ссылка на Остров Грядущего Мира, когда судьба послала ему Лайлу кен Апрей — одиннадцатилетнюю графиню из замка Тинуэт. Лайла происходила не просто из другого мира — а из мира, расположенном в ином потоке миров. На Земле T-1158A, родной планете Дэвида Брендома, она очутилась потому, что искала своего пропавшего отца, могущественного чародея Ролега кен Апрея, пропавшего без вести несколько лет тому назад. В мире, где родилась Лайла, волшебство было обычным явлением, ему никто не удивлялся. Позже Дэвид узнал, что магия пропитывает все миры, в том числе и его собственный. Искусство волшебства — всего лишь способ управлять энергиями, и в некоторых мирах в силу разных причин и условий она принимает особые, уникальные формы, которые остаются действенны только в границах данного мира. Такой аномальной формой волшебства, с точки зрения обитателей родного мира Лайлы, была вся земная наука.
Однако существовали не только уникальные формы магии, действующие лишь при соблюдении строго определенных условий, но и универсальные, работающие практически во всех мирах Сущего. Именно эти универсальные типы волшебства и изучались в Нимриане и Хеллаэне — двойной метрополии, откуда происходила Лайла кен Апрей.
Юная колдунья вытащила Дэвида из тюрьмы, а позже он познакомился с ее двоюродным братом, графом Лэйкилом. И даже сумел напроситься к нему в ученики.
Следующие два года Дэвид провел в Нимриане, в замке Тинуэт. Там его научили не только составлять заклинания, но и худо-бедно управляться с холодным оружием.
Позже он захотел вернуться на Землю, чтобы свергнуть бесчеловечный политический режим, установленный Правителем. Дэвида беспокоила судьба родной планеты, но именно с его желанием вмешаться в жизнь своего родного мира была связана их первая (и единственная) ссора с Лэйкилом. Граф был против возвращения ученика на родину, однако Дэвид настаивал, и Лэйкил отпустил его. На Земле Дэвид провел всего лишь несколько часов. На него было совершено магическое нападение, столь быстрое и мощное, что он даже не успел разглядеть напавшего. Нападение предпринял его учитель, решительно не желавший, чтобы Дэвид узнал, кто именно помог Роберту Каннинхейму создать на Земле XXI века мировое тоталитарное государство. Но все это Дэвид узнает позже, а тогда — он просто очнулся в незнакомом месте, толком не понимая, что именно произошло…
Как оказалось, он попал в мир, равноудаленный и от нимриано-хеллаэнского потока, и от потока миров, образуемого Террой, оригинальной Землей. Дэвид познакомился с компанией наемников — людей и гномов — и даже вступил в их маленький отряд в качестве боевого чародея. Они два раза подряд кардинально изменили политическую ситуацию в тамошнем королевстве: в первый раз — помогли королю захватить взбунтовавшегося герцога, а потом, разобравшись на чьей стороне правда, освободили герцога и сделали его королем.
Дэвид знал, что те, кто способен создавать волшебные дороги, иногда путешествуют по вселенной в поисках Тальдеаров, Истинных Драгоценностей — камней, имеющих особую ценность для магов. Будучи лицом, весьма приближенным к новому королю, Дэвид установил слежку за всеми ювелирами столицы. Он ждал больше года и мог бы бесплодно прождать еще тысячу лет, но ему повезло: в Лаугатан, столицу Гоим-Гозара, прибыла ледяная колдунья Алиана.
Алиана была Обладающей Силой — одним из тех непостижимых существ, что перешагнули пределы как человеческой, так и божественной природы. Можно сказать и так, что в каком-то смысле Обладающие являлись новой разновидностью богов, сильно потеснившей богов более древних, бездеятельных и пассивных. В отличие от них, Обладающие могущественны, как боги, и деятельны, как люди. Совершенные маги, способные создавать новое из ничего, в масштабах вселенной являлись творческой силой, вернее, великим множеством Сил, противостоящим энтропии. Они игнорировали все законы, которые на родине Дэвида считались фундаментальными — вроде закона сохранения энергии — поскольку в качестве чистых Сил сами были принципами, формирующими вселенную, а в качестве существ, наделенных личностью и самосознанием, являлись теми, кто способен самостоятельно выбирать образ собственного бытия. Они были законами, которые определяют сами себя.