Климентий по возрасту и состоянию здоровья уже не мог заниматься активной деятельностью, но, даже сидя в кресле, он решал одну важную семейную задачу. Этот сын революционного комиссара, в былые годы не забывавший подчеркнуть свое пролетарское происхождение, теперь с документами в руках доказывал, что семья Голенищевых имеет дворянские корни, что она восходит к побочной ветви знаменитого рода Голенищевых-Кутузовых.
Виктор повернулся к зеркалу боком и мысленно оценил свой профиль и осанку, отметив, что они не лишены аристократического шарма. Темно-русые волосы на висках посеребрила седина, легкие морщины возле глаз только подчеркивают выразительность взгляда. Помесь стареющего плейбоя с породистым дворянином. Пожалуй, надо добавить немного строгости, этакой патриархальной благочестивости. Сейчас уже все объелись свободой нравов, надо показать свою приверженность христианским устоям. Да, именно так. Именно такой имидж в настоящее время хотел иметь Виктор Голенищев. А он всегда добивался в жизни того, чего хотел. Ну, почти всегда… Лишь одно у него было поражение. Одно, но такое, из-за которого многие победы становились не в радость… На секунду он представил, как посмеялась бы Марина над его новой сферой деятельности. Он почти услышал этот смех — звонкий, надменный, но не вульгарный. Так умела смеяться только она, ангелоподобная инфернальница голубых кровей. Ей словно нипочем были собственные неудачи и чужие успехи.
«Не думать об этом. Все давно в прошлом», — мысленно приказал себе Виктор. Он начинал жизнь на новом поприще, где его ждала новая слава. Конечно, нет уже того честолюбия и энтузиазма, которые так подталкивали к действиям в прежние годы. Наверное, возраст берет свое? Кто знает… Зато взамен появились опыт, выдержка, мудрость. И есть на кого опереться. Мощный клан во главе с банкиром Геннадием Бараником сделал ставку на обаяние, речистость и почти незапятнанную репутацию Виктора. Да и то сказать, не из своей же среды им выдвигать депутата, когда все они замазаны коррупцией, строительством финансовых пирамид, а то и отмыванием наркодолларов. Нет, им лучше держаться в тени. А чтобы никто не доказал, будто клан Бараника финансирует предвыборную кампанию Голенищева, существует «буферная» организация Владлена Ховрина, брата Инги. Молодец шурин, голова у него варит. Недаром ему удалось так быстро преуспеть в рекламном бизнесе.
Виктор искренне верил — по крайней мере, хотел верить — что идет во власть с благой целью, а для этого все средства хороши. Он жаждал всенародной любви, ибо только она могла бы, наверное, унять ту неистребимую тоску, что исподволь подтачивала его душу уже много лет…
Резкий звонок телефона заставил Виктора вздрогнуть. Поднимая трубку, он быстро отметил про себя, что следует возобновить ежедневные обливания холодной водой, а то нервишки иногда сдают.
Звонила Светлана — дочь Виктора от второго брака. В разговоре эта восемнадцатилетняя девушка была лаконичной, не тратила лишних слов:
— Папа, на сегодня нам нужна Юля. Отпустишь ее?
— Кому это — «нам»? — весело откликнулся Виктор.
— Мне и еще двум ребятам.
— Что, опять твои бедные художники рисуют обнаженную натуру?
— Папа, ну ты же понимаешь, что без этого нельзя.
— Ладно, забирайте свою натуру, юные дарования.
Кира Шубникова, вторая жена Виктора, с которой он развелся одиннадцать лет назад, по специальности была художником-модельером, но главный ее талант проявился в сфере бизнеса. После развода, совпавшего с началом перестройки, Кира стала довольно успешно проявлять себя на деловом поприще, организовала модельное агентство, которое уже много лет держалось на плаву. Светлана, с детства привыкшая наряжать кукол и манекенов, вскоре стала сама лепить из пластилина, вырезать из дерева и собирать из бусин разных куколок и, в конце концов, заявила, что будет учиться на скульптора. Избалованная с виду девочка оказалась человеком одержимым. Творчество интересовало ее больше, чем наряды, развлечения и мальчики. Кира, конечно, всячески способствовала успехам дочери, и Светлана уже в раннем возрасте получила признание на детских и юношеских конкурсах. Год назад в модельном агентстве матери она обратила внимание на девушку, пришедшую туда в надежде подзаработать. Эта девушка лицом и фигурой идеально подходила в качестве модели для любой из муз, статуэтки которых Светлана лепила по заказу молодежного клуба. Оказалось, что эта девушка, Юлия Жигалина, приехала в Москву из провинциального города, где окончила театральное училище. В столице временно остановилась у родственников, которые сейчас в отъезде, но через два месяца вернутся, и ей придется освободить их квартиру и где-то искать себе жилье или возвращаться домой, чего Юле совсем не хотелось. Девушка оказалась превосходной натурщицей и позировала не только Светлане, но и ее знакомым скульпторам и художникам, а потом и знакомым знакомых. В это время Голенищевы искали себе молодую и здоровую домработницу, так как старая уже не справлялась с их обширным жилищем, в котором часто бывали многочисленные гости. Светлана и посоветовала на эту должность Юлю. Девушка, мечтавшая о карьере актрисы, была, конечно, польщена возможностью попасть в дом такой знаменитости, как Виктор Голенищев. Она очень старалась понравиться, и после беседы с Ингой была принята. Вскоре влиятельные хозяева решили вопрос и с ее пропиской. Словом, Юле повезло. Она была благодарна Светлане и соглашалась даже бесплатно позировать ее друзьям — бедным художникам. Для этой цели Светлана иногда «отпрашивала» Юлю у Голенищева.
Выйдя из своей комнаты, Виктор по дороге крикнул Юле, убиравшей в холле, что до конца дня она свободна и может отправляться к художникам. Девушка улыбнулась и тут же куда-то исчезла.
— Ты бы хоть у меня спросил, могу ли я ее сегодня отпустить, — раздался недовольный голос Инги, вышедшей в холл из кабинета. — В конце концов, она кем работает? Домработницей или натурщицей?
Инга держала в руках бумаги — очевидно, приводила в порядок счета, — и нервно обмахивалась ими, хотя явно не страдала от жары. Она была красива, но ее холеная красота почему-то наводила на мысль о превосходно выполненных искусственных цветах. Платье из дорогого трикотажа подчеркивало стройную фигуру Инги. Волосы, подкрашенные в платиновый цвет, экзотично оттеняли ее загорелое до бронзового оттенка лицо. Инга знала, что ей идет загар, и приобретала его не под онкоопасными солнечными лучами, а в дорогом медико-косметическом салоне.
— Инга, ты мне будешь выговаривать из-за такого пустяка? — нахмурился Виктор. — У меня сегодня ответственный день, не надо меня нервировать.
— Ах, у тебя все дни ответственные, — проворчала Инга, но тут же, словно передумав, широко улыбнулась, — Но не будем обращать внимание на мелочи. Главное, что ты — Виктор Голенищев, и этим все сказано.
Инга бросила бумаги на журнальный столик, подошла к мужу и, обняв его за шею, пару раз легко поцеловала.
— Ну, удачной тебе встречи с электоратом, — сказала она шутливо. — Хотя лично я не сомневаюсь в успехе. Теперь все будет хорошо.
Он снисходительно потрепал Ингу по щеке и направился к выходу, по дороге случайно поймав любопытный взгляд Юли, выглянувшей из-за лестницы.
Сегодня Виктора не сопровождал Герасим Укладов — его помощник и начальник охраны, который уже около двух лет был в делах Голенищева незаменимым человеком, освободившим своего шефа от всех мелочных, неприятных или унизительных хлопот. С приходом Герасима как-то сами собой стали решаться вопросы безопасности, ремонта машин и помещений, дисциплины обслуживающего персонала, организации поездок и представительских мероприятий, да и многое другое. На Герасима всегда можно было положиться, ибо любое указание шефа для преданного адъютанта становилось законом. Виктор чувствовал себя гораздо спокойней, если его сопровождал Герасим. Но сегодня помощник попросил дать ему два свободных дня по личным делам. Что ж, даже у таких трудоголиков, как он, бывает личная жизнь. Виктор знал о нелегкой судьбе Укладова. В молодости Герасим, работая шофером в горкоме небольшого городка, неосторожно высказывался о чехословацких событиях шестьдесят восьмого года, за что и пострадал. Ему вдобавок приписали левые рейсы, дебош в горкомовской столовой и воровство. Отбыв срок, он уже не мог устроиться на работу в городе и уехал в Сибирь на золотые прииски. И так его жизнь помотала, что сейчас, в пятьдесят четыре года, он не имел семьи, посвящал себя работе, а для личных дел урывал лишь редкие деньки. Он не любил рассказывать о себе, да и вообще в речах был настолько краток и лаконичен, что немногим отличался от своего знаменитого тургеневского тезки. Его даже прозвали «Герасим ни му-му».