— Еще бы, кто же из рекламщиков не знает такого зубра, — усмехнулся Роман. — Ховрин — это величина.
— А вы хотели бы у него работать?
— Хотеть не вредно, — вздохнул Роман. — Но к нему ведь так просто не подъедешь. Нужны рекомендации.
Рука Эльвиры, уже нацелившаяся расписаться на фотографии, застыла в воздухе, и актриса с загадочным видом сказала:
— Если вы сумеете убедить в своих положительных качествах меня, то считайте, что рекомендация у вас в кармане.
Молодой человек изобразил на своем лице благодарную улыбку. Но в этот момент в коридоре послышались чьи-то шаги, и он невольно оглянулся на дверь, боясь пропустить Юлю. Его движение заметила Эльвира и тут же поинтересовалась:
— Вы кого-то ищете? Вам кто-то нужен в театре?
— Дело в том, что я пришел сюда со своей знакомой, она сейчас в реквизиторской, но скоро должна вернуться.
— И кто же эта знакомая, если не секрет? Актриса?
— Нет… то есть, да, по образованию она актриса, но служит домработницей. Она из провинции, и ей сложно устроиться в Москве.
— Особенно, если нет таланта, — с иронией заметила Эльвира. — Я сама из провинции, но домработницей мне быть не приходилось.
Роман вспомнил широко известные слухи о том, что путь Бушуевой к успеху лежал через постельную работу, и едва сдержал улыбку.
— Кстати, я знаю, о какой особе идет речь, — продолжала Эльвира. — Это та девица, которая работает у Голенищевых? Между прочим, Инга Голенищева — сестра Влада Ховрина и моя подруга. Она рассказывала, что эта ваша… гм, знакомая частенько предоставляет свое голое тело в распоряжение начинающих художников… от слова «худо». А в наш театр ее пытался протащить Жорж Фалин, которого я выгнала и который ей в отцы годится. Но сейчас этот алкоголик совсем деградировал и не подходит даже для домработниц.
— А, это тот Фалин, который был женат на Потоцкой? — небрежно спросил Роман. — Они вместе играли в этом театре?
— Да, когда-то она тоже здесь работала, еще при Рославлеве. — Эльвира слегка поджала губы. — Честно говоря, мне очень жаль Потоцкую. Бедняжка хоть и происходила из аристократической семьи, но как актриса была бездарна. Когда старика Рославлева не стало, и в театр пришел прогрессивный человек с новыми идеями, она оказалась просто не у дел.
Роман хотел еще что-то спросить, но тут из коридора вдруг послышался пронзительный мужской голос, переходящий на высоких нотах в фальцет:
— Какого хрена ты тут сидишь, когда я тебя уже полчаса жду на выходе?!
В гримерную вбежал, вытирая вспотевшую лысину, упитанный мужчина лет сорока с небольшим.
— Веня, только без хамства, — строго заметила Эльвира, с угрожающим видом шагнув ему навстречу.
Роман догадался, что лысоватый крепыш — не кто иной, как «прогрессивный человек» Вениамин Цегельник, главный режиссер театра. Быстро оглянувшись, Цегельник обнаружил присутствие постороннего лица и с саркастической усмешкой сказал:
— Понятно. Могла бы отложить это дело на потом. Нам давно уже надо быть в дороге.
— Чего зря волны поднимать? — пожала плечами Эльвира. — У нас еще час времени в запасе.
— Да ты что?! Начало банкета перенесли на пять часов! — воскликнул главный режиссер, выпучив глаза. — А до этой виллы еще доехать надо!
— На пять?! А почему же мне никто не сообщил? — возмутилась актриса и стала торопливо собираться.
Роман понял, что речь идет о каком-то торжестве в олигархических кругах, которое Бушуева и Цегельник должны были украсить своим присутствием.
Эльвира на ходу вручила Роману свою визитку со словами: «Позвоните, я постараюсь свести вас с Ховриным» и, закрыв гримуборную, умчалась вслед за Цегельником.
Роман прошелся туда-сюда по коридору, пытаясь успокоиться, но настроение его после разговора с Эльвирой было безнадежно испорчено.
Наконец, подбежала слегка запыхавшаяся Юля и, взяв его за руку, потащила к выходу со словами:
— Извини, что задержалась, Лерка мне доделывала берет. Ты тут не скучал?
— Наоборот, я шикарно провел время, могла бы и дольше задерживаться. — Он искоса взглянул на девушку. — Представь, я пообщался с самой Эльвирой Бушуевой!
— Да ну?.. — Юля даже приостановилась. — Представляю, каких гадостей она тебе наговорила.
Пока они шли по зданию, Роман молчал, но на улице сразу же спросил Юлю:
— А что, у вас с Эльвирой враждебные отношения? Наверное, из-за Фалина?
— Да она ненавидит всех, кто моложе ее и красивей, — хмуро ответила Юля. — А уж тех, кто талантливей — просто в землю зарыть готова. Но, говорят, особую ненависть она питала к Марине Потоцкой.
— Интересно, почему?
— Наверное, завидовала Марине.
— А мне она говорила, что жалеет «бездарную бедняжку» Потоцкую.
— Ну, и лицемерка! — возмутилась Юля. — Да ведь они с Цегельником просто выжили Марину из театра, потому что она была не их поля ягода. Об этом все знают.
Роман немного помолчал, потом вдруг остановился, взял Юлю за плечи и спросил:
— Ну, а как получился твой берет? Примерь, я посмотрю.
— Не хочу прямо на улице, дождь капает, — капризно сказала Юля, поправляя капюшон куртки.
— Пойдем ко мне. — Он обнял девушку уже знакомым ей грубовато-порывистым жестом. — Пойдем, я хочу рассмотреть тебя, как следует.
— А, по-моему, ты просто меня хочешь. — усмехнулась она. — Как это ты еще выдержал целых пять дней? Думаешь: провинциалка, домработница, легкая добыча, да? А я вот не пойду к тебе в гости. — Юля холодно отстранилась от него.
И вдруг глаза Романа недобро засверкали, он побледнел и, тряхнув девушку за плечи, воскликнул:
— Значит, старику Фалину можно, лохматым художникам можно, а мне нельзя?
Юля вспыхнула от возмущения и замахнулась, чтобы дать пощечину Роману, но он перехватил ее руку и крепко сжал ей пальцы.
— Пусти, а то закричу, — прошипела она, испепеляя его взглядом.
И вдруг в нем словно что-то надломилось. Он поцеловал ей руку и стал горячо и настойчиво умолять:
— Прости меня, Юленька. Ну, пожалуйста. Я ничего плохого не думал, честное слово. Не хочешь ко мне — пойдем в другое место. Мне все равно где быть, лишь бы рядом с тобой.
Она отвернулась и немного помолчала, стараясь осмыслить происшедшую с ним перемену. Потом, наконец, подняла голову и посмотрела на парня в упор. Ее большие зеленые глаза с трогательной влажностью засияли на хорошеньком личике, обрамленном пышным ореолом рыжевато-русых волос. Этот взгляд и облик сводили парня с ума. Роман испытывал к Юле смешанные чувства. Иногда она казалась ему воплощением всего лучшего, что может быть в женщине. И, вместе с тем, он невольно ее презирал, а временами даже ненавидел.
Несколько мгновений Юля изучала его напряженное, растерянное лицо, а потом сказала:
— Как бы ты меня ни просил, я все равно не могу с тобой сегодня гулять. Инга ждет гостей и велела мне вернуться пораньше.
— А завтра? — спросил он со странной гримасой.
— Завтра я должна позировать в Светкиной студии.
— Ну, ты у Голенищевых прямо белая рабыня, — криво усмехнулся Роман. — Притом, добровольная. Не надоело?
— А у меня есть выбор? Голенищевы дали мне прописку, свой угол в Москве. По крайней мере, это лучше, чем прозябать в Средневолжске.
— Эх, и почему все красивые девчонки в наше время так боятся провинции? — спросил Роман, любуясь задумчиво-грустным лицом Юли. — Хотя, конечно, если бы ты не рвалась в столицу, то мы бы с тобой не познакомились…
Она встряхнулась, словно выходя из оцепенения, и с кокетливой улыбкой сказала:
— Ну, ладно, если ты обещаешь себя хорошо вести, то заходи за мной послезавтра часов в пять.
— Что, прямо в квартиру Голенищевых? — удивился Роман.
— А почему бы и нет? Я служу у них уже больше года, и ни разу за это время никто из моих знакомых не заходил к ним на порог. Могу я, наконец, нарушить эту традицию?
— А ты обещаешь послезавтра пойти ко мне в гости?
— Посмотрю на твое поведение.
Они шли мимо автобусной остановки, и Юля краем глаза заметила, что подкатил нужный ей номер. Тогда, не дав Роману опомниться, она чмокнула его в щеку, подбежала к автобусу, вскочила на подножку и, оглянувшись, помахала рукой.
Дверь автобуса, как накануне дверь подъезда, захлопнулась у Романа перед носом. Постояв несколько секунд у кромки тротуара и растерянно проводив глазами автобус, он повернул в другую сторону и с хмурым видом пошел по улице.