Герасим стал так больно трясти Евгению Константиновну за плечи, что у нее перед глазами все поплыло и затянулось туманом. Примадонна успела подумать: «Я еще сойду за Графиню, но Герка совсем не похож на Германа». В следующую секунду ей показалось, что в груди разорвался огненный сноп, и тысячи раскаленных игл впились в сердце. Последним в ее потухающем сознании было чувство внезапного освобождения от всего: от боли, горя и страха.
На этот раз ангелы не прилетели на помощь, да Евгения Константиновна их и не призывала. Ей оказалось легко уйти в тот мир, где ее близких было больше, чем в этом.
Кончина старой дамы произошла так быстро, что Герасим и опомниться не успел, только выругался в сердцах. Убедившись, что Потоцкая мертва, он поспешно покинул квартиру и не стал выключать ни магнитофон, ни чайник. Герасим решил, что у человека, который должен прийти в эту квартиру после него, вполне может создаться впечатление, будто старуха, слушая музыку, забыла о чайнике, огонь потух, газ стал заполнять квартиру, и это спровоцировало у нее сердечный приступ. А, если в эту квартиру долго никто не сможет проникнуть, то еще и до взрыва дело дойдет.
Лифт затарахтел, остановившись на одном из верхних этажей. Герасим не стал его дожидаться, неслышными шагами побежал вниз по лестнице. Внизу он оказался почти одновременно с лифтом. Молодая женщина, осторожно выкатив из лифта детскую коляску, попросила Герасима:
— Мужчина, подержите, пожалуйста, дверь.
Герасим, стараясь не смотреть на женщину, придержал тяжелую дверь подъезда. Молодая мама, оглянувшись на него, поблагодарила. Он молча кивнул и торопливо зашагал в сторону.
Ребеночек захныкал, и мама стала успокаивать его и кутать, чтобы не глотнул холодного воздуха. В этот момент к подъезду подошел Леонид Становой. Он буквально на несколько секунд разминулся с Герасимом. Мельком взглянув на женщину с коляской, он наклонился к домофону и набрал номер квартиры Потоцкой. Ответа не было. Встревоженный Леонид вытащил мобильник и стал звонить Евгении, но ее телефон не работал. Впрочем, об этом и Виктор упоминал. Леонид огляделся по сторонам. Женщина с коляской все еще стояла поблизости и даже с интересом смотрела на него.
— Простите, вы из этого подъезда? — обратился к ней Леонид. — Здесь живет пожилая женщина, бывшая певица…
— Евгения Константиновна? — тут же откликнулась молодая мама. — Я ее очень хорошо знаю. Вы к ней?
— С ней договаривались о встрече минут десять назад, не больше. Не могла же она за это время исчезнуть. И телефон не работает.
— Странно… — насторожилась соседка. — Знаете, мне кажется, от нее только что уже вышел один гость. Да, я почти уверена, что он был именно в ее квартире. Я столкнулась с ним на первом этаже, и мне не понравилось, что он прятал лицо. Но я все-таки успела его рассмотреть.
— Подождите… попробуйте его описать. — Леонид был не на шутку встревожен. — Как он выглядел?
— Ну… среднего роста, довольно худой. Лицо узкое, желтоватого цвета. А глаза такие… в общем, глубоко посаженные. Больше ничего не успела заметить, он очень быстро отвернулся.
Приметы соответствовали самым худшим подозрениям Леонида. Быстро глянув по сторонам, он спросил:
— Где у вас ЖЭУ? Надо срочно звать слесаря, ломать дверь.
— У старушки в гостях был преступник, да? — забеспокоилась соседка, попутно укачивая расхныкавшегося малыша. — А вы сыщик? Я почему-то так и подумала. Дверь можно не ломать, тут рядом, через два подъезда, живет подруга Евгении Константиновны, у нее есть ключ. Бегите к ней. Пятый этаж, сороковая квартира. Зовут Ирина Карловна.
Когда Леонид в сопровождении испуганной, задыхающейся Ирины Карловны и трех или четырех соседей вошел в квартиру Потоцкой, запах газа из потухшей горелки уже начал проникать на лестничную площадку. Чайник выкипел и грозил расплавиться. Кто-то из соседей побежал на кухню, выключил горелку и открыл окно. А Леонид первым делом кинулся в комнату, из которой слышались звуки оперного спектакля. Евгения Константиновна сидела в кресле, голова ее была откинута назад, руки свисали вниз. На первый взгляд, ничто в облике старой дамы не свидетельствовало о насильственной смерти. Но, заглянув в ее открытые глаза, Леонид увидел застывший в них испуг. Впрочем, это мог быть и не испуг, а просто удивление при виде неведомого живым входа в иной мир.
Евгения Константиновна умерла под звуки оперы, в которой появилась на сцене в последний раз. Когда Леонид вошел в комнату, доигрывался конец второго действия «Пиковой дамы», и зловещим символом прозвучало восклицание Германа: «Она мертва, а тайны не узнал я!» Даже видавший виды детектив Становой невольно вздрогнул: ему показалось, что жертва через музыку намекнула на своего убийцу.
Первичный осмотр тела Евгении Потоцкой не выявил следов насильственной смерти. Леонид почти не сомневался, что и экспертиза констатирует смерть от сердечного приступа. Формально все так и было. Но Становой точно знал, кто явился причиной ужасного потрясения, разорвавшего сердце старой дамы. Нетрудно было догадаться, за какими сведениями приходил сюда зловещий гость. С облегчением Леонид вспомнил о том, что Евгения не знала ни настоящего имени, ни места проживания мнимой журналистки.
Глава восемнадцатая
Илья Щучинский чуть ли не с детства усвоил смысл изречения римского императора, обложившего налогами туалеты. «Деньги не пахнут», — повторял затем Илья на протяжении всей своей бурной и разнообразной жизни. Родившись в провинциальном городе в семье простых служащих, не имея в личном активе ни завидной внешности, ни особых талантов, он, тем не менее, очень рано поверил в себя и решил ни за что не соглашаться на скромный жребий, предложенный обстоятельствами рождения.
В школе Илья учился средненько; особенно не давались ему точные науки, а потому поступать он решил на филфак педагогического института. Туда шли, в основном, одни девчонки, и парней принимали охотно. Илья был на третьем курсе, когда в стране забрезжили первые искорки перестроечного зарева. Еще все было по-прежнему, перемены не коснулись повседневной жизни простых обывателей, перестройка казалась очередной кампанией в верхах. Илья все так же улучшал свое материальное положение фарцовкой, продавая студенткам дефицитные лифчики и колготки, доставая по дешевке сертификаты и боны — валюту советских времен, за которую граждане, поработавшие за границей, могли отовариться в особых магазинах. Ничто, казалось, не предвещало каких-то особых сдвигов, но Илья нюхом почувствовал, что надо готовиться к прыжку, дабы в скором будущем не пропустить свой час.
Никто не знал, каким образом бывший студент педагогического, поработав год в заводской многотиражке и на местном радио, вдруг стал редактором новоиспеченного областного журнала, печатавшего сенсационные разоблачения вперемежку с тогда еще непривычной для советских граждан клубничкой. Впрочем, журнал просуществовал недолго, хотя поговаривали, что доходы учредителям он приносил немалые. Но Илья уже успел разобраться, что его журнал был одним из отделений прачечной, в которой отмывались такие серьезные деньги, о которых и спрашивать-то было опасно. Он никогда ни о чем и не спрашивал, до всего доходил сам.
Через два-три года Илья оказался в Москве, где уже прочно обосновались его бывшие работодатели. Поначалу он скромно сотрудничал в незаметной газете, женился ради прописки на перезрелой дурнушке, имевшей однокомнатную квартиру далеко за пределами Садового кольца. Но очень скоро фамилия Щучинского замелькала в кулуарах популярных изданий, в быстро растущей структуре шоу-бизнеса. Он вдруг оказался одним из редакторов толстого еженедельника, получившего весьма специфическую известность. Доходы журналиста росли, как на дрожжах, жилье супруги-дурнушки ему уже не подходило, и он тут же развелся, а после этого купил себе двухкомнатную квартиру в престижном районе.
Илья хорошо знал, чем зарабатывает на жизнь, но не стыдился этого. Напротив; с самодовольной усмешкой любил при случае заявить: «На добродетели сейчас уже денег не сделаешь, остается делать их на пороке».
Защитив себя от грязного болота жизни прочными стенами квартиры и офиса с евроремонтом, сверкающей оболочкой «Тойоты», Илья при этом зорко замечал и окровавленные шприцы на лестничных клетках, и синие, испитые лица в подворотнях и подземных переходах, знал адреса притонов и злачных мест, где распространялись наркотики. Он презирал любителей самоистребления, хотя они и служили для него одним из источников дохода. Редактируемый Ильей журнал занимался скрытой рекламой дорогостоящего зелья. На лаковых обложках красовались бледные шуты среднего рода с каплями черных слез на щеках, либо вампирного вида красавцы и красавицы с длинными сигаретами и красноватым отблеском в глазах, окруженных темными тенями. В юмористических зарисовках и авангардных эссе порокам исподволь придавался стиль и шарм. Рисунки и фотографии тоже открывали абсолютно новую эстетику, и, глядя на них, оставалось лишь вспомнить восклицание ведьмы из «Макбета»: «Зло есть добро, добро есть зло!»