— Поздравляю себя с победой в споре, — самодовольно ответил Физик.
— Это еще почему? — удивился Химик.
— Потому что от тебя не дождешься, а победителя чествовать надо.
— А почему это ты победил?
— По закону, коллега. По закону Годвина. В споре проигрывает тот, кто первым помянет Гитлера.
— Ага! — торжествуя, провозгласил Химик. — Первым Гитлера вспомнил ты! Прямо сейчас. Даша свидетель.
— Нет, ты — когда деятеля с забавной челкой упомянул.
— Это я Муссолини имел в виду.
— Твой Муссолини лысый как коленка!
— А с чего это он мой-то? Муссолини ваш, не прибедняйтесь, коллега. И он, и его коллега Адик и Францик (который Франко) — образцовые капиталисты. Витрина капитализма, можно сказать.
— Прекращай играть в тедербол покойником. Мы Муссолини не для этого повесили. А если серьёзно, то знаешь, почему в СССР нациста Гитлера в фашисты записали? Себя-то он называл национал-социалистом. Стыдно было признать, что он социалист и, как и СССР, строит социалистическое государство.
— Даже если ты назовешь свою жопу печкой, пирожки она печь не станет. Давай судить по делам, а не по заявлениям политиков. Мы не по описываемому настоящему путешествуем. Фашизм, конечно, не совсем обычный капитализм, это «капитализм войны», который еще называется дирижизмом. Основная его суть заключается в том, что парламентаризм отбрасывается как ненужная роскошь, и страной напрямую рулит крупный финансовый капитал. Он подминает под себя все рычаги управления, подавляет любое инакомыслие, профсоюзы и так далее. Объясняется это необходимостью противостоять внешним и внутренним врагам. Такая система, конечно, отличается от обычного либерального буржуазного государства, но саму суть его сохраняет. Можно сказать, что это один из вариантов развития капитализма, тупик, в который страну загоняет захват власти ограниченной группой лиц, которые потом это государство доят в целях личного обогащения.
— По твоему определению выходит, что современная Россия — фашистское государство.
— Ты только сейчас заметил? Это как бы общее место. Недалекий обыватель привык считать, что фашизм — когда носы циркулем измеряют в поисках унтерменшей и с факелами маршируют. А фашизм, в первую очередь, это способ организации экономики. И если судить по этому параметру, то современная нам Россия имеет с гитлеровской Германией намного больше общих черт, чем СССР.
— Дранкель и Шранкель, слушайте меня сюда, — влезла в разговор я, предвидя дальнейший ход беседы, — если вы еще раз сведете разговор к коммунизму, я за себя не отвечаю.
— Ну Даша, — возмущенно отозвались коллеги, — тема же интересная.
— Я капитан. Я так вижу, — с улыбкой подавила все попытки возражать я. — У нас тут самое крупное открытие двадцать первого века состоялось, а вы старыми тряпками трясете. Давайте лучше о Луне поговорим. Вот как вы считаете, Гея и Селена разумны? Это я к тому, что они вполне себе осознанно действуют — строят и реализуют планы, например.
— Не факт. Разумная деятельность возможна и без наличия разума как такового, — сказал Химик. — Знаешь китайскую комнату? Это мысленный эксперимент, в котором…
— Так, стоп! — возмущенно крикнула я. — Даже не начинай, эта комната набила мне оскомину больше, чем дырявая салфетка и коробка с полудохлым котиком!
— Не понял юмора, — отозвался Химик.
— Иногда я читаю научную фантастику. Есть за мной такой грех. И знаешь, что я заметила? Все эти авторы наивно полагают, что я в жизни читала только две книги. Ихнюю и букварь. И разжевывают мне любой термин до состояния кашицы. Когда я в свои двенадцать в первый раз прочитала про игры Шредингера с котом, это было забавно и интересно. Читать про него во второй раз — уныло и скучно. В третий, четвертый, пятый раз пересказ этого опыта просто раздражал. Примерно как объяснение прокола пространства на примере салфетки. Как китайская комната.
— Извини, Дарья, я даже не подозревал… — попытался съехать с темы Химик. Но поздно, меня несло.
— Все носятся с этой комнатой, будто что-то умное сказали. А ведь ерунда, ерунда полнейшая. Смотри сюда: ты разумен?
— Несомненно, — неуверенно отозвался Химик.
— И я разумна, — уверенно, в отличие от оппонента, провозгласила я, — и наша беседа осмысленна. Вот скажи мне, если мы с тобой, вместо голосового чата, будем друг другу записки писать, мы ведь не перестанем обладать разумом?