— Не перестанем, Даша, — согласился Химик, — только я не понимаю, куда ты клонишь.
— Мы не перестанем быть разумными, даже если ты будешь имитировать беседу: напишешь дохулерад записок на китайском и заставишь Джона Сёрла читать мои сообщения и выдавать мне подходящую по смыслу заранее написанную записку. Понимаешь? Мы ведь не перестали быть разумными, а наша беседа осмысленной от того, что я сейчас орбите Земли, а ты на дне колодца и нашу беседу обеспечивают сотни взаимосвязанных технических устройств, понимаешь?
— Ну, да, только я всё еще не до конца понимаю, куда ты клонишь…
— Китайская комната — это инструмент разума. Когда ты думаешь, что беседуешь с китайской комнатой, на самом деле ты беседуешь с её создателем. Природа не может создать китайскую комнату. Создать её может только осознающий себя разум. Поэтому глупо задаться вопросом: осознает ли себя китайская комната. Нет и не должна. Как и радиоприёмник, при помощи которого мы с тобой беседуем. Себя осознавал творец комнаты. Этого достаточно.
— Спасибо, Дарья, такой концепции я еще не слышал, — отозвался Химик, — и я бы возразил, но не стану, слишком близко ты принимаешь к сердцу эту тему.
— У меня синдром джинна, — отмахнулась я, вспомнив термин из книжек Посредника, — я давно придумала это опровержение, просто рассказать было некому. И вот, я годами держала всё в себе, пока ты мою лампу не потер. Так что не обессудь — хорошо выдержанный джинн дворцов тебе строить не будет. Об этом еще классики писали!
Прокричав это, я тут же испуганно закрыла руками рот. На меня рассерженно смотрела проснувшаяся и стянувшая маску с лица Хе.
— Совсем после Луны нервы ни к чёрту, — извинилась я, — даже не знаю, что и делать.
— Спать больше надо, — буркнула Хе, — а не накачиваться чаем.
— Не могу уснуть, — жалобно сказала я, — мысли всякие в голову лезут.
— Спокойной ночи, Даша, — сказала Хе, кидая упаковку таблеток. — Это приказ, а не пожелание, — добавила она, заметив, что я не тороплюсь принимать лекарство.
* * *
Балбес дозвонился до «Странника» только через пять дней. Тогда, когда все уже начали всерьёз волноваться. Все, кроме меня — уж не знаю, что за таблетки мне подсунула Хе, но я провела эти несколько дней во сне, просыпаясь только за тем, чтобы скудненько и быстро поесть.
Таблетки действовали на меня отупляюще. И это было необходимо — космический корабль не самое стерильное место в мироздании. Как, впрочем, и человеческое тело. Наглядно об этом я узнала, когда все мои царапины и потёртости хором воспалились, вызвав жар. Да такой сильный, что целебный сон, в который меня погрузила Хе, был очень кстати.
В том числе и потому, что во время давешнего бурного просмотра лунных новостей мы выдышали столько кислорода, что чуть было не вынудили Хе всё-таки выбросить Хельгу на мороз для сохранения воздушных запасов. Ну, или, по крайней мере, с улыбочкой обсуждать подобную возможность. Я в это время сидела у иллюминатора, смотрела на звездочки и тупо улыбалась. Хорошие у Хе таблетки. Действенные.
Примерно так же я сидела, когда рация корабля, профыркавшись и провывшись, наконец сумела подстроиться под плавающую под нагрузкой частоту лунного передатчика, и на экранчике побежали полосы, сменившиеся мутной картинкой.
Пятеро лунных обитателей приветственно махали нам руками, сидя на камнях в уже знакомом нам зале. Хе включила трансляцию из Китайского Центра управления полетом, и на экране появился огромный зал, в котором на спальниках, вповалку спали ожидавшие телемоста журналисты. Увидев включившийся экран, они оживились, образовав круг вокруг передающей камеры.
Началась официальная часть. Некоторое время я следила за диалогом, но то ли журналисты еще толком не проснулись, то ли вопросы были заранее согласованы… то ли продолжалось действие Хеиных таблеток, но следить за диалогом было смертельно скучно. «Какой температуры вода в вашем озере?» — «Спасибо за вопрос, вода тёплая». И так далее и тому подобное.
Неудивительно, что я снова уснула.
Проснулась я от тряски. Передо мной парила Хе, протягивая термос, заполненный кофе.
— Проснись и пей, Даша. Ван хочет с тобой побеседовать.
Я кивнула, присасываясь к кружке. Привычная горечь кофе сегодня чувствовалась острее — в кофе чувствовался привкус коньяка. Я завернулась в одеяло и подлетела к пульту, с экрана которого махал мне рукой Балбес.
— Привет, красавица, — приветствовал он меня.
— И тебе не хворать, — буркнула я. Будто я не понимаю, что выгляжу как мартышка из мультика про обед обезьянок.