Когда Василий вернулся, Галя уже совсем хотела пропустить его в класс, но увидела его носовой платок и отвернулась, будто увидела что-то страшное.
— На такой платок смотреть невозможно! Ты что, грязные руки им вытирал?
— Не руки, — возразил Василий, — ботинки.
— Ой! — вскрикнула Галя. — Ну и дурак ты какой-то! — рассердилась она. — Ботинки не вытирают носовым платком.
— А я вытираю! — тоже сердито заговорил Василий. — Всю жизнь буду вытирать. И грязным буду ходить! А ты меня дураком называешь. Я не дурак.
Конечно, Галя не должна была его так называть. Тем более, что она выполняла общественное поручение.
Василий распалился и сердито толкнул Галю, чтобы она его пустила, не загораживала дорогу.
— Я тебе дам! — выкрикивал он.
— Ай-яй-яй! — раздался вдруг укоризненный голос Екатерины Максимовны. — Это что же здесь происходит? Отчего так расшумелся Василий?
Все наперебой стали объяснять, что случилось, отчего он расшумелся. Екатерина Максимовна посмотрела на его грязные руки, увидела грязное лицо и велела пойти умыться. Он пошёл медленно, опустив голову. И даже не оглянулся, когда услышал всё ещё сердитый Галин голос:
— Пусть он больше не будет командиром нашей звёздочки!
Другие поддержали её, тоже сказали:
— Пусть он будет просто так. А командиром пусть будет Вова Толчёнов.
Екатерина Максимовна уже давно поняла, что Василий не годится в командиры. Но ждала, пока звёздочка сама решит, кому быть командиром.
После уроков в первом «А» устроили собрание. Сначала обсуждали поведение Василия.
— Он вытирает ботинки носовым платком, — сказала Галя. Это больше всего возмутило её в поведении Василия.
— А что, я должен в грязных ходить? — оправдывался тот. И пожаловался: — Я командир звёздочки, а она меня заставляет руки мыть! Она меня не слушается. Все не слушаются.
— Отчего вы не слушаетесь своего командира? — спросила Екатерина Максимовна ребят его звёздочки.
— Я тебе дам! — выкрикивал Василий.
В ответ заговорили все сразу. Потом вставали с места и говорили по одному, а то ничего нельзя было разобрать.
Братья-близнецы сказали:
— Когда ему говорят: «Выходи, надо проветрить класс», он сядет и сидит. А когда ему говорят: «Уже звонок, иди в класс», он не идёт. Потом бежит, всех с ног сбивает.
Кто-то сказал:
— Он говорит: «Я всё знаю», а сам не всё знает. Или мы ему поверим, а он говорит: «Я пошутил!»
Вспомнили, как он приглашал на пирог. И обманул всех.
— Я не обманывал! — возразил Василий.
А больше всего не нравилось первому «А», что Василий любит командовать, а сам не выполняет ничего.
И есть на что обижаться. В классе ведь так получается: Василий — командир, а над ним тоже есть ответственные люди. Надо выполнять требования и санитара, и хозяйственника, и цветовода. А Василий только препирается со всеми да требует, чтоб его слушались.
И примером он никому не был в учёбе. То тетрадки у него чистые, а то грязные. То он выучит урок, а то забудет. Так нельзя.
Василий больше не оправдывался. Он стоял, низко опустив голову, моргая выгоревшими ресницами.
И тут встала со своего места Даша и сказала:
— Когда была гроза, он меня не бросил одну на другом берегу. Не убежал. И кисточку мне отдал, чтоб я рисовала «Осенний дождь». Он хороший.
После Дашиных слов все сразу перестали ругать Василия. Начали вспоминать, что он хорошего сделал в своей жизни.
Оказалось, что он добрый, никогда никого не обидел. А Галю-санитарку он толкнул не очень сильно. Галя сказала:
— Я больше не буду называть его дураком. Он мне половину бутерброда отдал, когда мы ходили на Марицу. И на пирог позвал, потому что думал, что есть пирог. Правда?
— Конечно, — обрадовался Василий, что Галя не обижается на него.
Теперь все стали его хвалить, ещё сильнее, чем ругали. Но под конец всё-таки заявили:
— Он хоть и хороший, но командиром пусть будет Вова Толчёнов.
И Василия переизбрали. Выбрали нового командира звёздочки, Вову Толчёнова. Он и учится хорошо, и весёлый, быстрее всех бегает. А когда пообещает что-нибудь, не говорит потом: «Я пошутил». Обязательно выполнит. У него крепкое, надёжное слово.
Дома Василий пожаловался тёте Ане:
— Мам, я больше не командир.
И уныло посмотрел на маму, ища сочувствия. Но не нашёл. Тётя Аня сказала:
— Это справедливо.