Нет сомнения, грузинский прозаик Чабуа Амирэджиби оказался среди тех писателей, кто точно почувствовал потребность современника, современного читателя в несуетливом, требующем умственных и душевных усилий слове. Слове, дающем простор фантазии и воображению, когда мир перенасыщен разного рода видеоинформацией, готовыми зрительными образами действительности, слове, не аккомпанирующем резким и торопливым жизненным ритмам, а противостоящем им, помогающем человеку сосредоточиться на глубинных проблемах его бытия.
Переводы «Даты Туташхиа» вышли из печати или готовятся к выходу в свет в Польше, Швеции, Дании и других зарубежных странах. Интерес к роману вряд ли можно объяснить одной лишь его экзотичностью для негрузинского, а тем более зарубежного читателя. Бесспорно, приключения абрага, обвешанного оружием, заставят немало поудивляться читающего шведа и внушат ему мысль: каких только чудес на свете не бывает; бесспорно и то, что каждый человек, открывающий роман, сможет при желании соотнести сказанное в нем с собственной жизнью и собственным духовным опытом.
В. Грузии сильна традиция исторического повествования, исторического романа. Вершиной видится «Десница великого мастера» Константинэ Гамсахурдиа — многоплановая эпопея, величественная и гармоничная, подобно старинному храму, чью трагическую историю она воспроизводит. Грузинский исторический роман (назовем для примера недавно завершенную трилогию Григола Абашидзе «Лашарела», «Долгая ночь», «Цотнэ») — это напряженное внимание к национальной истории (очень часто — средневековой), богатой драматическими событиями, к проблемам национальной государственности, к истокам национального, народного мироощущения; это — идущие тяжелой поступью сильные мира сего и пастухи с осанкой аристократов, художники, зодчие, наделенные могучей фантазией, философы-мудрецы, бегущие мирской суеты, и седеющие в битвах прямодушные воины. Это подробные описания временаs и места действия, «прописанные» портреты действующих лиц, сложное переплетение дворцовых интриг (отсюда — разветвленность сюжета), буйство страстей, блеск драгоценных камней на оружии и женских украшениях, умопомрачительное богатство вельможных одежд, сверкание сабель на поле битвы, непередаваемая красота цариц и простолюдинок — все, требующее интенсивных, ярких, предельно насыщенных красок.
Строя здание своего романа, Ч. Амирэджиби не мог не использовать строительную технологию, накопленную национальной литературой. Есть в «Дате Туташхиа» элегантная эпичность тона.
С немалым умением связываются и рассекаются многочисленные сюжетные узлы, а изощренность интриг, которые плетет Мушни Зарандиа, способна порадовать изощренного любителя головоломок. Что же касается главного героя, то, кажется, нет духовных достоинств, которыми он не был бы наделен, да и внешность его — благородная осанка, пронзительной синевы глаза, неслышная летящая походка — такова, что не только княжна Орбелиани, подосланная жандармерией, мгновенно влюбляется в нашего абрага и помогает ему бежать, но даже суровая настоятельница монастыря Ефимия, похоже, неравнодушна к — нравственным, разумеется, — качествам Даты. Но чувствуется, что эти признаки повествования в романе словно бы находятся на касательной по отношению к его существу, к его содержательной сердцевине.
У каждого народа есть свое предание о Благородном Разбойнике. Независимо от своего национального происхождения, бесчисленные робингуды ревностно служат правому делу, отнимают богатство у имущих и делят его между бедняками, безошибочно творят суд и расправу по собственному разумению и большей частью гибнут, становясь жертвой людской неблагодарности и коварства. Они гонимы и потому пользуются народной симпатией и поддержкой. Они воплощают народную мечту о скором достижении справедливости. В их жизни есть момент высокого освобождения личности от социальных пут, социальных предрассудков, от прежней биографии и прежних представлений о действительности — не случайно ведь А. С. Пушкин делает Дубровского лесным разбойником.
Благородный разбойник ловок, бесстрашен и проницателен, он постоянно в действии, его будни — нападения и бегство, перестрелки и пережидание опасности под дружеским кровом, беспрерывный поединок с коварными врагами. О Дате Туташхиа тоже не скажешь, что его маузер залеживается в отделанной инкрустацией деревянной кобуре; ему знакома горячая волна погони за плечами, и не раз спасают жизнь абрага редкая находчивость, храбрость, быстрый скакун и верные побратимы. Все это так, все это есть в романе. А вот когда грузинские кинематографисты начали работать над многосерийной экранизацией романа, выяснилось, что в нем совсем немного действия в прямом смысле этого слова. Нет, не о том, обычном случае речь, когда повествование, прозу приходится превращать в драматургию, как того требуют законы экрана. По- ‘ ступки Даты часто даны в романе отраженно, через реакцию других действующих лиц, да и очень мало у него поступков, которые принято связывать с традиционным обликом, традиционным образом жизни благородного разбойника. Выстрелы, погони и беспрерывные столкновения абрага с властями собственно то, что и должно было бы двигать сюжет, осталось если не на периферии повествования, то, во всяком случае, не в центре его. Дата — стихийный бунтарь, бунтарь-одиночка и с этой точки зрения соответствует нашим представлениям об абраге, человеке вне закона, отстаивающем справедливость, но он сделал своей жизненной целью осмысленный систематический поиск истины, поиск самого смысла человеческого существования на земле, и его приключения — в первую очередь приключения мятущейся души и беспокойного ума.
Автор охотно пользуется реквизитом «костюмного» исторического романа — это подтверждают хотя бы сцены, связанные с появлением Даты в Тифлисе под видом дворянина-лаза Арзнева Мускиа: здесь и мужчины-рыцари вокруг прекрасной дамы, и пышное застолье с неизбежными цветистыми тостами, и подробно представленное пение хора в духане, и возникновение перед нашими героями седого, безупречно воспитанного джентльмена, оказавшегося начальником Кавказской жандармерии графом Сегеди. Бьющая красочность этих сцен не мешает, впрочем, следить за их сутью, а она серьезна и значительна — за столом идет разговор об острейших проблемах национальной истории, да и диалог Даты и графа многое проясняет в позициях противостоящих сторон… Традиционны в исторической романистике фигуры двойников-антиподов (вот оно, бессмертие «железной маски» и «Рюи Блаза»), только в романе поразительное сходство абрага и его двоюродного брата — жандарма Зарандиа ни разу не использовано как двигатель сюжета. История с ковром Великих Моголов и разоблачением резидентки многих разведок прелестной француженки Жаннет де Ламье явно имеет своей предтечей старый добрый авантюрный роман, но не помогает ли эта история понять систему представлений Мушни Зарандиа о служебном долге и основах человеческой нравственности?
Романист, казалось бы, ни в чем не отступает от сложившихся народных представлений о благородном разбойнике, об абраге — борце за справедливость и отдает должное его скитальческим подвигам, а при ближайшем рассмотрении выясняется, что движение романа определено не действием, но мыслью и чувствованием героя… Многое привычно для читателя в романе «Дата Туташхиа», и часто волею автора сдвигаются наши привычные представления о предмете повествования. Так бывает, когда вы смотрите на дно реки сквозь прозрачную воду, а потом входите в нее и донные камни оказываются не там и не на той глубине, как можно было предположить, стоя на берегу.
Любитель авантюрного чтения вряд ли будет разочарован знакомством с «Датой Туташхиа» — достаточно проследить за хитроумными комбинациями Мушни Зарандиа и их поистине дьявольским осуществлением. Найдет для себя немало интересного читатель — коллекционер человеческих типов. Тут, кроме главных действующих лиц, целая галерея: и легкомысленно пошлый жандармский полковник Сахнов; и юнец, временно устроенный в жандармерию любвеобильным отцом, чтобы чадо избежало призыва на русско-японскую войну, и попавший в курьезнейшую ситуацию; и философ от рождения Сандро Каридзе, начавший жизнь убежденным монархистом и кончивший, ее убежденным врагом монархии, это он ушел в монастырь писать философские сочинения, а узнав о Февральской революции, напился на радостях и помер; и честный, упоительно добросовестный дурак, полицмейстер Никандро Килиа; ростовщики, нувориши, скупщики краденого, заключенные, разбойники, изготовители фальшивых документов — и так далее, и тому подобное, вплоть до Викентия Иалканидзе, который ото всех прочих отличался тем, что любил общество приличных людей и не раз жестоко платил за эту своеобразную страсть. Тому, из читателей, кто любопытствует по поводу старого быта — как жили люди, как общались между собой, какую, утварь держали в домах, — роман тоже представит весьма обширный материал. Ну, а если читатель пойдет вглубь и возьмет на себя труд проследить за перипетиями внутреннего сюжета, за тем, как меняется жизненная философия Даты Туташхиа, какие мировоззренческие драмы приносят абрагу обжигающие соприкосновения с окружающим его миром, видимо, этот читатель будет вознагражден за чтение в полной мере.